Читать «Грек Зорба» онлайн - страница 181

Никос Казандзакис

Меня охватило какое-то невыразимое блаженство, сон казался глубоководным морем, спокойным и прозрачным, а я возлежал в его лоне, неподвижный и счастливый; чувствительность моя была такова, что если надо мной, на высоте тысячи метров проходила лодка, она мне резала тело.

Внезапно на меня легла тень. Я понял, чьей она была. Послышался его упрекающий голос:

- Ты спишь?

Я ответил в том же тоне:

- Ты заставляешь себя ждать; прошло уже много месяцев, а я так и не услышал твоего голоса. Где ты бродишь?

- Я всегда рядом с тобой, это ты меня забыл. У меня не всегда хватает сил позвать тебя, а ты только ищешь случая, чтобы меня оставить. Лунный свет - это хорошо, и деревья, покрытые снегом, и жизнь на земле, но пощади, не забывай меня!

- Мне никогда не забыть тебя, и ты это хорошо знаешь. В первые дни после того, как ты меня оставил, я бежал в дикие горы, изнурял своё тело, проводил бессонные ночи, думая о тебе. Я даже писал стихи, чтобы подавить своё горе, но эта жалкая поэзия не унимала моих страданий. Одно из стихотворений начинается так: «В то время как ты уходил туда, где смерть, я, вспоминая вас, восхищался вашей осанкой, вашей гибкостью, когда вы вдвоем шли по крутой тропинке. Как два товарища, которые проснулись на заре и ушли».

А в другом, тоже неоконченном стихотворении, я кричал тебе: «Сомкни зубы, мой безмерно любимый человек, чтобы душа твоя не улетела!»

Он горько улыбается и наклоняет своё лицо ко мне, а я вздрагиваю, увидев, какое оно бледное. Он долго смотрит на меня глубокими глазницами, где больше не было глаз. Только два комочка земли.

- О чём ты думаешь? - шепчу я. - Почему ты ничего не говоришь?

И вновь его голос доносится, как далёкий вздох:

- Ах! Что может остаться от одной души, для которой мир был слишком мал! Несколько стихотворений, сочинённых ему кем-то, неоконченных и недописанных, нет даже полного четверостишия! Я брожу по земле, навещаю тех, кто мне дорог, но сердца их закрыты. Как себя воскресить? Я хожу по кругу, подобно собаке, обходящей запертый дом. Ах, если бы я мог жить свободно, не цепляясь, словно утопающий, за ваши тёплые живые тела!

Слёзы его брызнули из глазниц, и земля в них превратилась в грязь. Но голос его тотчас окреп.

- Самая большая радость, что ты мне дал, - сказал он, - это было однажды, в день моего праздника, в Цюрихе, ты помнишь? Когда ты поднял свой бокал за моё здоровье. Ты вспоминаешь? С нами был кто-то ещё…

- Помню, - отвечаю я, - это была та, которую мы называли нашей подругой… Мы замолчали. Сколько веков прошло с тех пор! Цюрих. На улице шёл снег, на столе были цветы, мы были втроём.

- О чём ты думаешь, дорогой учитель? - с лёгкой иронией спрашивает тень.

- О многом, обо всём…

- Я же думаю о твоих последних словах. Ты поднял бокал и произнёс дрожащим голосом эти слова: «Друг мой, когда ты был малышом, твой старый дедушка держал тебя на одном колене, а на другом у него лежала критская лира, он играл на ней песни старых солдат. В этот вечер я хочу выпить за твоё здоровье. Пусть судьба сделает так, чтобы ты всегда чувствовал, что Бог держит тебя у себя на коленях!»