Читать «Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945» онлайн - страница 35

Ежедневная угроза смерти сделала мою любовь к жизни еще более сильной, и временная отсрочка этой угрозы обострила мой любовный аппетит. Казалось, что все чувства усилились и увеличились; каждый час бодрствования был восхитителен, каждое тривиальное событие полно особого смысла.

Семь дней (прекрасных, за исключением сыпи, появившейся на моем лице) прошли, и седьмой ночью Одри шла вместе со мной к Ливерпуль-стрит-Стейшн. Это была унылая, темная станция, и слабые ароматы паровозного дыма, влажных шинелей и неизвестных супов витали под ее грязной крышей. Большинство мужчин были в форме, и женские лица выглядели напряженными, даже когда они улыбались. Нам невыносима была мысль о финальном прощании, когда тронется поезд, поэтому мы поцеловались, и она стремительно ушла. Я поднялся на платформу в противоположном направлении, и в соответствии с уговором ни один из нас не оглянулся назад.

Это была утомительная поездка, поезд достиг Бери-Сент-Эдмундс в два часа ночи. Я случайно встретил Рея, и мы пошли в поисках гостиницы, но все они были закрыты. Вместо того чтобы идти пешком десять километров до нашей базы, мы зашли в полицейский участок, где каждому из нас предоставили камеру и пару одеял. Я расположился на кровати и, уставившись на белые стены и вертикальные железные прутья, задавался вопросом: каково это – провести в подобном месте месяцы или годы?

Рано утром полицейские угостили нас чаем, и затем мы напросились, чтобы нас взяли в автобус, доставлявший на базу рабочих. Через четыре минуты после прибытия мы узнали, что экипаж включен в боевой приказ для вылета в это утро и что в предыдущем вылете эскадрилья потеряла самолет. Меня не обрадовала мысль о полете; кроме того, сыпь на лице вызывала ужасный зуд, и, вероятно, кислородная маска будет доставлять неудобство.

Обстановка в комнате для инструктажей показалась незнакомой, разбитой как бы на несколько фрагментов, словно множество не связанных между собой предметов и людей были временно объединены в бессмысленную смесь. Приказы отдавались и отменялись, и каждый, конечно, имел важное донесение для кого-то еще. Я был рад, когда инструктаж в конце концов был отменен, и не в последнюю очередь потому, что Диг и Джордж еще не вернулись из отпуска.

Я пошел в аэродромный медпункт в поисках мази, и там мне сказали, что сыпь была формой экземы. Мое лицо раскрасили марганцовкой в фиолетовый цвет и приказали остаться в госпитале. Как ходячий больной, я вставал в пять утра, чтобы помочь медсестрам, и ложился спать в шесть вечера.

Это было неожиданным и тревожным поворотом событий. Чтобы повидать меня, пришел Диг, и я сказал ему, что понятия не имею, как долго должен оставаться в госпитале, но если мое лицо будет хорошо реагировать на лечение, то меня могут выписать в течение нескольких дней. Меня волновала не экзема, а правило, что если человек пропускал более трех вылетов со своим экипажем, то он становился «запасным телом» и не мог завершить тур. Диг выслушал мои опасения и, когда я закончил, сказал: «Это прекрасная жизнь, если ты не расслабишься» – и ушел.