Читать «Новая встреча. Неизданные беседы» онлайн - страница 33

Разумеется, но между этими двумя типами гаучо — расстояние не менее чем в полвека.

Верно; и я не уверен в том, что когда Гуиральдес писал «Дона Сегундо Сомбру», подобные гаучо существовали в действительности; скорее всего, нет. Скажу так: Рикардо должен был бы прочитать свой роман в детстве, у себя в эстансии. Так же как и Палермо, котором писал Карриего в книге «Душа предместья», в действительности уже не существовал… да, в прошлом в Палермо были драки, поножовщина, убийства, но во времена моего детства никаких драк в Палермо уже не было. В ту пору не только в Палермо, а и во всей стране было спокойнее.

Вероятно, в основе этих книг — местные мифы.

Да, полагаю, что да. В случае с Карриего сказалась традиция литературы об удальцах, которых больше было в Энтре-Риос, чем в Буэнос-Айресе.

Вы упоминали о том, что Рикардо Рохас однажды высказал мысль о происхождении гаучистской поэзии, мысль, способную привести в замешательство.

Гаучистских поэтов он называет пайядорами, бродячими певцами, но ни один из них в действительности пайядором не был. Возможно, Аскасуби был бродячим певцом, но и это убедительно еще не доказано. А для меня, например, очевидно: гаучистская поэзия родилась в городах.

Гаучо и пампу придумали в Буэнос-Айресе?

Да, полагаю, что да; и придумали славно; Буэнос-Айрес не заслужил упрека за эти выдумки. Наоборот, он заслужил похвалы.

Мне помнится, вы говорили, что в манере письма аргентинских писателей выражаются две сокровенные склонности аргентинцев. В качестве примера вы процитировали стихи Банчса, в которых выражена уклончивость или стыдливость аргентинца.

Да, и конкретно — в тех случаях, когда Ванчс не затрагивает местного колорита; я цитировал те стихи, где говорится о соловьях и черепичных крышах, не так ли? «…На черепице крыши / и в стеклах окон солнце золотится. / И в соловьиной песне голос страсти слышен». Да, он говорит о соловьях и черепичных крышах вообще, а должен был бы сказать о наших жаворонках и плоских крышах наших домов, к примеру.

Хотя соловьи и черепичные крыши для нас — иностранцы, но интонация здесь — наша, аргентинская.

Разумеется, и это важнее, чем выбор слов. Мне кажется, если писатель озабочен только местным колоритом, то он фальшивит, не так ли? Ну вот я, к примеру, когда писал милонги, я не подбирал специально только аргентинские словечки, хотя в моих милонгах они и есть, но там самое важное — естественность ритма, сугубо аргентинского. Но сугубо аргентинских слов я не подыскивал, они появлялись сами.

Они сами отыскивали вас.

Да, верно, и если вы возьмете на себя труд перечитать мои милонги, то увидите, что сугубо аргентинских словечек там почти нет; конечно, немного таких словечек есть, но я их специально не подыскивал. Аргентинским в милонгах должны быть ритм, интонация голоса. Читатель читает текст, и если текст — аргентинский, то и читать он em будет с аргентинской интонацией.

Это ощущается. И настало время вспомнить теорию Мартинеса Эстрады суть ее такова: здесь, на нашей земле, в стране, где еще не были решены вопросы собственной культуры и просвещения, уже была укоренена европейская культура.