Читать «Новая встреча. Неизданные беседы» онлайн - страница 19

Хорхе Луис Борхес

Нет, он — из «Книги песчинок».

Тогда я отдаю предпочтение «Книге песчинок».

Солидарен с вами.

Ну что ж, и я солидарен с вами; а кроме того, и сам рассказ «Книга песчинок» вовсе не плох.

Без сомнения, но вы никогда не говорили об этом рассказе, что поставлен последним в сборнике, и мне кажется, что было бы чрезвычайно важно…

Не знаю, что тут важно, ведь «Книга песчинок» — это в какой-то мере и «Алеф, и «Заир», и «Фунес, чудо памяти». Иначе говоря, это — мысль о том, что поначалу кажется прекрасным, а затем — ужасающим.

Ну что же, в связи со сходством, соответствиями, замечу, что первый рассказ сборника — «Другой» — без сомнения, связан с вашим рассказом «Борхес и я».

Да, но мне думается, что «Борхес и я» у меня получился лучше— не правда ли? — рассказ совсем крохотный, а ведь это — уже достоинство. А что касается остальных новелл в сборнике, я совершенно не знаю, какая из них — лучшая.

«Авелино Арредондо» — прекрасный рассказ.

Быть может, но рассказом «Авелино Арредондо» я обязан… истории Восточной республики, я описал то, что случилось однажды в действительности. Я рассказал о террористе, убившем президента; он тотчас же отдал себя в руки полиции и взял на себя всю ответственность за содеянное, его защитником на суде был мой дядя, Луис Мелиан Лафинур, и он мог бы рассказать мне много интересного об Авелино Арредондо, но, когда я писал рассказ, Луиса Мелиана Лафинура уже не было в живых. Он был защитником Арредондо; тому дали, кажется, всего два года тюрьмы, поскольку все восхищались юношей — не потому, что он убил Идиарте Борду, а потому, что взял на себя всю ответственность за убийство, — что, согласитесь, встречается отнюдь не часто; думается, что сейчас на скамье подсудимых чаще всего — те, кто больше думает о хорошем адвокате, чем о том, чтобы взять на себя всю ответственность за преступление. Так было и на Нюрнбергском процессе. Для того чтобы позволить таким осужденным искупить хоть каким-то образом свою вину, я придумал образчик нациста; придумал человека, который верит, что с ним справедливо делают то, что он делал с другими, и написал рассказ «Deutsche requiem», рассказ, который многие интерпретировали как мое одобрение содеянного Гитлером. Но это не так; я придумал, я хотел изобразить нациста, беспощадного не только к другим — это легко представить, — но и к самому себе, принимающего свою судьбу как справедливое возмездие. В жизни, наверное, такого не бывает, правда? Человек обычно жалеет самого себя, но не других. Классический пример — Мартин Фьерро, сентиментальный злодей, которому всегда жалко самого себя, но совсем не жалко других. Видимо, так ведут себя и все остальные.