Читать «Любовь и смерть Ивана Чагина» онлайн - страница 67

Владимир Марченко

— Держите меня, Ванечка. Крепче, ещё крепче. Сейчас будет ещё лучше. Передохни. — Он гладил голову, уши. Под ладонями ощущались лопатки, позвонки.

— Какая ты худенькая. Тебя нужно кормить ветчиной круглые сутки.

— Как я согласна на это предложение. Корми, корми, Ванюшка, доргой мой.

— Ангел мой. Как ты это умеешь? Волшебно…

— Распутный твой ангел, — откинувшись на подушку, выдохнув, проговорила Катя. — Сейчас я должна родиться. У меня ночь рождения. Полночь. У хозяйки часы пробили двенадцать. Как ваше самочувствие? …Продолжим образование. Хорошее самочувствие. Странно. Полагала, что наш кружок марксизма-эротизме надо закрывать. Оказывается, вы любите учиться? Вот вам задачка. Как посутпите? Правильно поступаете. Как наша нога? Я — улетаю. Дагоняй, Ванюша. Скажи, я — слаще красных девчаток? Не обижайся. Не было, так не было. Нам с тобой повезло… Ты способен полетать? Ты уникален. Мой стойкиу красный солдатик. …Ты не ошибся, говоря о моей неповторимости. Ты помнить будешь меня всю жизнь.

— Разве это последняя ночь твоего рождения? И моего возмужания?

— Нас уволят. Сошлют меня в Сибирь. Во всех смертных грехаха обвинит меня Гребнев. Я — старше. Виновата будет твоя египтянка. Так ты меня назвал? Что-то меня тревожит.

— Предлагаю руку и сердце. Будь моей женой.

— Если хочешь взять в жёны старую шлюху, я не очень возражаю.

— Не говори так. Я люблю тебя с детства.

— Тебе со всякой бабёнкой будет весело. Всех ты будешь приглашать замуж? Я — твой классовый враг. …Конечно, шучу. Как это у тебя получается? Тебя кто-то обучал «политграмоте». Меня трудно провести. Я могла роту увести с фронта. Плету чего-то. Нельзя пить. Куда я моглоа роту вести? В театр. Перекури. …Тогда выпьем за нашу редкую индивидуальность. Тебе не вредно, сынок? Излишества могут отрицательно повлить на организм. Человек переест груздочков, а потом на них не смотрит. Обкушался. Твои молодые партийые силы надо поберечь.

Луна не могла выпутаться из веток тополя. Светила с любопытством в окно, пытаясь рассмотреть что происходит в комнатке. Но ничего не могла понять.

— Прошу твоей руки. Стою на коленях. Катя, одно слово. Одно. …Что думать? Уедем в Самару. Хорошо заживём. Меня приглашали в губчека.

— Это мне нравится предложение. Губчека. — задумчиво проговорила Пожарская, отбрасывая ветхое одеяльце ногами. — Лучше на мои колени. Это у тебя преотлично получается. Большевики никогда не стоят на коленях. На своих. …Потом постоим вместе. Самое главное. Почувствуй. Вот так ещё чуть-чуть. Как это тебе? Быстрее? Медленнее?

— Как делаешь такое? А сильнее можешь? Быстрее…Это немыслимо. Так здорово.

— Попался. Врунишка несчастный. Так все женщины делают. Все так умеют. Ты не можшь сравнить. У тебя, как ты говоришь, не было раньше опыта никакого. Шутка. Такое никто не может повторить. Только ты и мой муж знаете об этом, так как почувствовали это. …Он расстрелян. Он без восторга встретил мой талант. Отнёсся, как к тарелке с гречневой кашей. Он был озабочен глобальными проблемами. Он был математик. Не интерсовался ничем, кроме теоремы Ферма. Он даже чай забывал пить. …Что он им сделал? Когда пришли к нам с обыском, сказал, как Архимед, мол, не трогайте мои бумаги. Молодые, пьяные от самогона и власти, выбросили его на улицу, били прикладами. Давай помянем его гордую душу. …Я не плачу. …В детстве мне попала книга о египетских фараонах. У девочек специальными упражнениями вырабатывали эти и другие умения. Не могу точно сказать о том, чего я достигла, тренируя себя даже на лекциях. Я думала об этом. Поняла, что смогу чего-нибудь достичь. Твоя сестра осмеяла меня. Когда вышла замуж, попробовала разнообразить управление мускулатурой. Думаю, во мне живёт душа одной из египетских жриц любви. Кажется, что всё со мной это было. Даже сегодняшняя ночь была кем-то спланирована свыше. Мне захотелось сделать тебя счастливым. …У меня тяжелое предчувствие. Нужно спешить, чтобы успеть…