Читать «Киевские ведьмы. Выстрел в Опере» онлайн - страница 103

Топот ног — Анна бежала прочь от нелюбви, от пощечины, отвешенной ее гордости.

Колокола звенели.

— Вот дельце и разрешилось. Надеюсь, успешно, — донесся до Маши из-за угла голос Демона Анны.

В ту же минуту кто-то положил ладонь ей на плечо.

За ее спиной, прижимая палец к губам, стоял Машин Демон.

*****

— Стой! — приказала Киевица, едва их скрыл поворот.

Машин Демон не имел права встретиться здесь Демоном Анны.

Встречаться в Прошлом с самим собой было одним из 13-ти Великих запретов.

Потому, разъяренно молчащая, Маша спустилась вслед за Демоном с четырех чугунных ступенек и пошла в сторону, умостившейся на Лысой Горе, Кокоревской беседки. Не оглядываясь, чтобы узреть двойника Киевицкого — младшего на сто лет, и такого же бессердечного!

— «Выходите за него замуж»! «Выходите за него»! — громко передразнила она. — И зачитала наотмашь:

От кладбища направо пылил пустырь, А за ним голубела река. Ты сказала мне: «Офелия, иди в монастырь Или замуж за дурака…»

Принцы только такое всегда говорят,

Но я эту запомнила речь…

— Это тебе! — обличила она. — Анна посвятила это тебе! Она вспомнила твои слова! Ты сказал их над этой рекой, — указала Киевица на сверкающий Днепр. — Эти стихи были написаны в Киеве. В 1909 году! После того, как Анна попыталась прервать с ним переписку. После того, как она узнала, что Гумилев пытался покончить с собой. После того, как она снова написала ему. Он приехал в Киев, и она согласилась выйти за него замуж! И вышла. Это тоже написано тебе, — в Киеве, в 1910, — в тот год, когда она обвенчалась с Гумилевым.

Хочешь знать, как все это было? -- Три в столовой пробило, И, прощаясь, держась за перила, Она словно с трудом говорила: «Это все… Ах, нет, я забыла, Я люблю вас, я вас любила Еще тогда!» -- «Да».

Машина память больше всего любила стихи, — хотя сама Маша стихи не очень любила. А вот ее память любовно впитывала любую стихотворную форму с первого раза.

И нынче, все впитанное за время прочтенья «ренессансной» статьи кружилось в ее голове белой вьюгой, складываясь в цельный роман.

— Считалось, что все киевские годы Анна любила Голенищева-Кутузова. Но это же чушь! Она не видела его с шестнадцати лет! Она не могла страдать о нем в 21 год перед свадьбой. Она любила тебя! Ее словно прорвало. В Киеве она вдруг стала писать стихи. Настоящие. Недетские. Именно в Киеве! Это факт. Тут не нужно быть ведьмой, достаточно проследить стихотворенья по датам, — (даты, напомню, Машина память любила почти так же сильно, как и стихи). — И можно защищать диссертацию — никто не придерется! — объявила историчка. — В Киеве Ахматова стала поэтом. В Киеве она стала писать настоящее — то, что вошло потом в ее первую книгу, то, что и сделало ее потом знаменитой! А знаешь, что она написала перед венчанием? «Молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу». Она любила тебя! Она вышла замуж за Гумилева, только чтобы спасти его. Как ты ей и сказал… Но самое смешное не это. Самое смешное, со временем она стала считать тебя божественным благодетелем, предостерегавшим ее. И «в голосе грозном софийского звона» ей слышался голос тревоги твоей…