Читать «Золотые кони» онлайн - страница 32

— Они расклевывают падаль, — сказал Котус.

Это была еще живая лошадь. От острой боли, причиняемой воронами, или оттого, что кобыла почувствовала наше приближение, она приподняла голову и злобно оскалилась. Она тяжело дышала. Птицы не стали ждать ее смерти, расселись на теле лошади и, казалось, обсуждали его достоинства, изредка взмахивая крыльями и поклевывая шкуру. Почему при виде этого начинающегося отвратительного пиршества я подумал о судьбе Республики? Не потому ли, что представлял ее себе такой же смертельно раненной, поверженной на пути к далекой цели, но еще живой; над ней с фальшивой почтительностью склонились великие мужи, готовые вонзить в ее тело в любой момент свои острые когти?

— Прибей ее!

Котус вынул стрелу и послал ее в животное. Тело лошади пронзила конвульсия, и оно застыло навсегда. И тотчас самая жирная ворона, должно быть вожак, с раздутым зобом, проворно расклевала глаза лошади.

— Не смотри на это, хозяин! Поедем дальше, прошу тебя, нам нельзя медлить.

Не в первый раз он выводил меня из мрачного состояния. У него был особый дар воспринимать и брать на себя метания, сомнения, страхи, поселившиеся в моей душе. Я часто говорил себе, что ему дано понимать мое сознание лучше, чем мне самому. Мои поступки он осуждал иной раз беспощадно. Наши отношения можно было назвать суровой, настоящей мужской дружбой, но в то же время и трогательной привязанностью друг к другу, какой не встретишь в Риме, где льстивый ловкач становился желанным сотрапезником богача, а желторотый офицеришка в оплату за сомнительное пособничество награждался званием трибуна. Котус был, к счастью, человеком иной, благородной, породы. Если бы он служил моделью для Фидия, тот изваял бы с него Геракла, но никак не Аполлона.

Вот каким Котус вспоминается мне в ту пору, моя Ливия: присев на колено среди уже тронутых ржавчиной осени папоротников, он осматривается по сторонам; на нем широкий плащ, стальной шлем; живые голубые глаза его сверкают умом, он возбужденно вдыхает влажный воздух, насыщенный запахами замшелых скал, близкого леса.

— Знаешь, ты действительно похож на галла, — сказал он мне в тот день.

— Но я не ощущаю себя им.

— К вечеру это может пригодиться.

Мы сделали большой крюк, чтобы избежать, как нам указали в лагере, небольших поселений, близких от лагеря. Затем сделали привал, разложив еду под высохшим дубом.

— Лет двадцать прошло с тех пор, как он умер, — сказал Котус. — Посмотри, как растрескалась кора.

Но голые ветви дерева продолжали колыхаться на ветру, и казалось, что оно еще способно возродиться к жизни.

Немного позже, за полдень, мы наконец достигли леса. На опушках нам попадалась свежая пашня, и все же этот край казался безлюдным. Лишь беззаботное щебетание птиц нарушало тишину. Чем дальше мы продвигались, тем сильнее крепло ощущение, что время здесь остановилось. Это было владение сил природы, плодородия, которое не в силах задушить ни ветер, ни мороз. Кочки, выступающие из земли, корни наступали на тропинку, по которой мы пробирались. Стволы деревьев, растущих прямо из болота, порой казались живыми существами с широченными плечами, массивными головами, крючковатыми ручищами — чем-то похожими на моего Котуса, под полосатым плащом и бурой туникой которого скрывалось мускулистое тело. Мы вспугивали каких-то мохнатых зверей, удирающих от нас в кусты. Их блестящие глаза успевали мелькнуть между ветвей. На верхушках деревьев вороны, точно дозорные, предупреждали всю округу о нашем приближении унылым карканьем.