Читать «Большая книга стихов» онлайн - страница 125
Семён Израилевич Липкин
1989
ДУБ
Средь осени золотоцветной, Как шкурка молодой лисы, — Стоит, как муж ветхозаветный, Дуб нестареющей красы. Ему не надобно движенья, — Он движется в себе самом, Лишь углубляя постиженье Того, что движется кругом. И он молчит. Его молчанье Нужней, прочнее тех словес, Что в нашем долгом одичанье Утратили свой блеск и вес. Принять бы восприятьем дуба День, час, мгновенье в сентябре, Но вечности касаюсь грубо, Притронувшись к его коре. 1989
ПОЖЕЛТЕВШИЕ БЛОКНОТЫ
Что буравишь ты, червь-книготочец, Пожелтевших блокнотов листы? Неудачливых строчек-пророчиц Неужель опасаешься ты? Робкий в жизни, в писаниях смелый, Черноморских кварталов жилец, Их давно сочинил неумелый, Но исполненный веры юнец. Дышат строчки незрелой тревогой, Страшных лет в них темнеют черты. Уходи, книготочец, не трогай Пожелтевших блокнотов листы. 1989
"Жил в Москве, в полуподвале…"
* * *
Жил в Москве, в полуподвале, Знаменитейший поэт. Иногда мы с ним гуляли: Он — поэт, а я — сосед. Вспоминал, мне в назиданье, Эвариста Галуа, И казалось: мирозданье Задевает голова. Говорил, что в "Ревизоре" Есть особый гоголин. В жгучем, чуть косящем взоре Жил колдун и арлекин. Фосфор — белый, как и имя, — Мне мерцал в глазах его. Люцифер смотрел такими До паденья своего. 1989
АХМАТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ В БОСТОНЕ
Здесь все в себе таит Вкус океанской соли. В иезуитской школе Здесь памятник стоит Игнатию Лойоле. А та, что родилась На даче у Фонтана В моей Одессе, — Анна Здесь подтверждает связь Невы и океана. Пять светлых, важных дней Богослуженья мая, Соль вечности вдыхая, Мы говорим о ней, О жительнице рая. 1989
КВАДРИГА
Среди шутов, среди шутих, Разбойных, даровитых, пресных, Нас было четверо иных, Нас было четверо безвестных. Один, слагатель дивных строк, На точной рифме был помешан. Он как ребенок был жесток, Он как ребенок был безгрешен. Он, искалеченный войной, Вернулся в дом сырой, трухлявый, Расстался с прелестью-женой, В другой обрел он разум здравый, И только вместе с сединой Его коснулся ангел славы. Второй, художник и поэт, В стихах и в красках был южанин, Но понимал он тень и свет, Как самородок-палешанин. Был долго в лагерях второй. Вернулся — весел, шумен, ярок. Жизнь для него была игрой И рукописью без помарок. Был не по правилам красив, Чужой сочувствовал удаче, И умер, славы не вкусив, Отдав искусству жизнь без сдачи, И только дружеский архив Хранит накал его горячий. А третья нам была сестрой. Дочь пошехонского священства, Объединяя страсть и строй, Она искала совершенства. Муж-юноша погиб в тюрьме. Дитя свое сама растила. За робостью в ее уме Упрямая таилась сила. Как будто на похоронах, Шла по дороге безымянной, И в то же время был размах, Воспетый Осипом и Анной. На кладбище Немецком — прах, Душа — в юдоли богоданной. А мне, четвертому, — ломать Девятый суждено десяток, Осталось близких вспоминать, Благословляя дней остаток. Мой путь, извилист и тяжел, То сонно двигался, то грозно. Я счастлив, что тебя нашел, Мне горько, что нашел я поздно. Случается, что снится мне Двор детских лет, грехопаденье, Иль окруженье на войне, Иль матери нравоученье, А ты явилась — так во сне Является стихотворенье.
