Читать «Портрет А» онлайн - страница 66

Анри Мишо

* * *

Китайцы на фоне всех остальных желтокожих народов отличаются какой-то весомостью и просто — увесистостью, они даже сами с возрастом становятся немного как бочки цилиндрической формы.

Рядом с большими воротами Тяньаньмэнь в Пекине Триумфальная арка на площади Этуаль кажется невесомой и легко перемещаемой. Ванна в южном Китае — зачастую просто глиняный горшок и ничего больше (из которого маленькой кружкой черпают воду и льют на себя), это большой горшок, но такой тяжелый, что, кажется, рояль передвигался бы легче. Есть в китайцах какая-то скрюченность, будто они присели на корточки. Их скульптуры львов похожи на жаб, которые скорчили страшные рожи. Их бронзовые журавли и гуси давят на землю с человеческой тяжестью, это очеловеченные птицы, привыкшие ступать по твердой земле. Мебель у них приземистая. Фонари — толстые и пузатые, в каждом доме найдется пара таких подвешенных в воздухе бочек, которые неторопливо покачиваются.

В самых нищенских жилищах с абсолютно голыми стенами — надутый красный кувшинище, патриарх на престоле.

На японских афишах иероглифы худосочные и не связаны друг с другом. На китайских же они толстопузые, настоящие неваляшки или зады гиппопотамов, наползают друг на друга с дурацкой самоуверенностью и напоминают самые низкие и самые волнующие звуки контрабаса.

Ни в одном городе мира нет таких мощных, таких красивых, такого надежного вида ворот, как в Пекине.

* * *

Следует хорошенько усвоить, что китайцы — существа из разряда самых чувствительных. У них по-прежнему душа ребенка. Вот уже четыре тысячи лет.

Как у этого ребенка с добродушием? Да не очень. Зато он впечатлительный. При виде дрожащего листика у китайцев в душе все переворачивается, медленно плывущая рыба заставляет их чуть ли не лишаться чувств. Кто не слыхал Мэй-Ляньфаня, тому не знакома волнующая, душераздирающая сладость, вкус слез, мучительная изысканность благодати.

И даже в трактатах о живописи, например в трактате, озаглавленном «Слово о живописи из сада с горчичное зерно», столько благоговения и поэзии, что слезы наворачиваются на глаза.

Китайцев задевает любой пустяк.

Ребенок жутко боится, что его унизят.

Кому не случалось быть в положении Рыжика? Страх унижения настолько в натуре у китайцев, что формирует их культуру. Отсюда происходит их вежливость. Чтобы не унизить другого. Они унижаются сами, ради того, чтобы их не унизили.

Вежливость — средство против унижения. Они улыбаются.

Они боятся не столько потерять лицо, сколько заставить других потерять лицо. Эта чувствительность, по-настоящему болезненная, с точки зрения европейцев, придает особую окраску всей их культуре. Они с опаской и со значением относятся к тому, «что будут говорить». Они чувствуют себя так, словно за ними всегда кто-то наблюдает… «Проходя по фруктовому саду, смотри, если в нем растут яблоки, не подноси руку к штанам, а если есть дыни, не касайся обуви». У них вместо осознания себя — представление о том, как они выглядят, словно они смотрят на самих себя со стороны. В китайской армии во все времена существовал такой приказ: «А сейчас примите грозный вид!»