Читать «Атланты» онлайн - страница 71

— И вы соглашаетесь терпеть?

— А-а, задело тебя! Ну, еще бы! Ты, сын прежнего хозяина, двадцать лет греб на галерах и был небось еще счастлив, получая на ужин котелок баланды. Что, хорошо там готовят?

Повисшее молчание было даже не угрожающим, а зловещим. Наконец Гальдар произнес:

— Вы можете опустить сейчас мост ненадолго, чтобы мне переправиться только с моей лошадью?

— Ты себе шею свернешь! Эта река, что течет внизу, в ущелье, — ее едва слышно — уже многих успокоила в своих волнах.

— Пусть это будет моим первым и последним приказанием!

— Что ж, будь по-твоему.

Гальдар ушел, не прощаясь, пересек поток по дрожащему под каждым шагом настилу и, правя, насколько это было возможно, лошадью, а скорее, просто доверяясь ее чутью, наугад, с бешено колотящимся сердцем, с глазами, покрасневшими от еле сдерживаемых слез, начал свой путь в ночь, наполненную колеблющимися призраками, которые скользили вслед за ним безликим полчищем, словно отряд странных всадников, бледных, как сны. Давящая на уши тишина только усиливала это ощущение.

Чтобы прокормиться, ему пришлось продать плащ, потом пояс и наконец прекрасный кинжал, отделанный камнями. Но едва он спустился в долину, на повороте дороги встретил Дору, летевшую ему навстречу во весь опор в облаке золотистой пыли. Ее сопровождали двенадцать всадников в шлемах, украшенных перьями, и нагрудниках из черной кожи. Это были отборные воины императорской гвардии, уроженцы Большого Материка; их называли «рыцарями-орлами» из-за уборов в виде хищных птичьих голов; об их отваге ходили легенды. Они осадили лошадей и остановились на почтительном расстоянии. Дора спрыгнула на землю и подошла к Гальдару:

— Так ты возвращался! Ты не забыл меня! А я сошла с ума от тоски, я решила найти тебя сама, вернуть тебя. Наконец-то ты со мной… Ну, теперь ты веришь, что я люблю тебя?

— Да.

— Ты опять здесь… Ты повидался с матерью и родными?

— Мать умерла накануне моего приезда. Они украли у меня золото, которое ты мне дала с собой. Даже хуже: они выгнали меня, боясь, как бы не случилось беды.

— Так ты вернулся только из-за этого?..

— Когда я был гребцом и мои товарищи упрекали меня в том, что я атлант, я отвечал, что моя родина здесь, на галере. А теперь, когда больше уже не сижу на проклятой скамье и мой народ отрекся от меня, мне осталось только одно. Скажи, может ли женщина быть родиной для мужчины?

— Я никогда не отрекусь от тебя!

Эта минута решила многое, В их сердцах родилось настоящее чувство, они отбросили наконец все уловки, как бросают наземь оружие, и почувствовали в себе возрожденную детскую чистоту. Их разговоры сделались еще откровеннее и неподдельная нежность появилась в отношениях.

4

Тем временем в Посейдонисе собиралась флотилия. День и ночь в арсеналах стоял гвалт, резко звенели пилы, стучали молотки, визжали струги, раздавался скрип зубчатых колес, песни подмастерьев, щелканье бичей и окрики стражников. Когда новая галера сходила на воду, император отменял аудиенции и появлялся на стапелях со свитой. Он сам давал сигнал к спуску корабля и произносил краткую речь, прежде чем раздать золото и вино рабочим. Все славили его, даже невольники. Когда он благодарил начальников столярных мастерских, те целовали бахрому его туники. В черной, вязкой воде, никогда не знавшей дневного света, дрожали перевернутые огни факелов и метались мерцающие тени. Играл оркестр. О каторжниках, навсегда прикованных к своим скамьям, вытесанным руками висельников и убийц, в темной яме нижней палубы, никто и не думал. Эти несчастные отдыхали, сплетая посиневшие руки, искусанные жадными зубами мурен, но участь тех, кто находился на верху этой жизненной пирамиды, была не менее жестока и непредсказуема. Но разве в нашей власти заглянуть в будущее?.. Искусно срубленные корпуса кораблей с узкими бортами и изящными конструкциями мачт скрывались в нагромождении лесов. Смолильщики с котлами, из которых валил едкий дым, носились туда-сюда. Один из них неловко споткнулся, и горячий вар окатил нескольких сановников из свиты, едва не попав на императорские сандалии. Нод благосклонно простил виновника, но тут же приказал казнить одного из писцов, который излишне громко проговорил: