Читать «Умереть в Париже. Избранные произведения» онлайн - страница 303

Впрочем, свои беды я принимал смиренно, как возмездие глухонемой дочери, сознавая, что и сам принадлежу к этим предателям. Да и не только я — будь ты жив, я б и тебя отнёс к их числу. Рассказывая лицеистам Токая про Бергсона, я говорил о глухонемой дочери, объединяя с Нисидой и моих слушателей. Они с умным видом заняты поисками высоких идей, при этом высокомерно относясь к простым людям, к примеру, дома не говорят с матерью или сёстрами на том же языке, что с приятелями-единомышленниками. Ты, наверное, согласишься с этим, припомнив себя в их годы.

Отсутствие общего языка в конце концов оборачивается отсутствием общих понятий, источником фарса-трагедии, где все мы разноязыки в собственной стране. Кстати, хочу рассказать тебе о заседаниях Дальневосточного трибунала. Там обнаружилось нечто презабавное: оказывается, в Японии армия, флот, дипломаты, императорское окружение просто не понимали друг друга — ведь каждый изъяснялся на своём собственном языке, каждый был для прочих глухонемым. И получается: никто не хотел войны, но не нашлось общепонятных ясных слов, вот все и тщились разгадать в речах друг друга подлинную суть, а между тем страна оказалась ввергнутой в безрассудную схватку, и тут уж все потеряли головы — поди разберись, кто виноват… Какая нелепица! Нет сомнений, что народ был сыт по горло Тихоокеанской кампанией, и говори японцы на общем языке, войны можно было бы избежать.

После поражения мы, кажется, поняли свою ошибку. Ты и представить себе не можешь, сколь тяжела наша нынешняя жизнь, но я принимаю её как должное, ибо сам один из тех, кого постигло возмездие глухонемой дочери, и теперь обязан растить из неё самостоятельного человека. У нас было принято пренебрежительно считать чужих глухонемыми, и теперь, после проигранной войны, нечего сетовать на непонимание, вражду и неразбериху среди себе подобных.

После поражения в войне у нас вошло в моду слово "демократия", но меня тревожит, что, если глухонемые не научатся говорить — и притом на общем языке, — эта самая демократия тоже окажется одним из тех лозунгов, которыми мы насытились в военное время.

Твоё поколение уже показало себя в литературе. Есть прекрасные писатели, но пишут они тоже для узкого круга. Простые читатели — какие-нибудь Мии-тян, Хаа-тян, Таро-кун — для них всё также глухонемые.

В том письме, которое стало твоим завещанием перед смертельной атакой, ты желал мне долгих лет жизни и успешной работы. Под успешной работой я понимаю высокое литературное творчество на языке, доступном глухонемой дочери. Многое из твоих записей не вошло в публикацию журнала "А", и я слышал, что твои друзья хотят издать их отдельной книгой. Есть твои письма родителям, есть дневниковые заметки, и не всё там, наверное, написано языком равных, но они, несомненно, взволнуют читателей, наделят их частицей твоего духа и дадут тебе новую жизнь в их сердцах. Да и сам я, когда-то пренебрегавший глухонемыми, надеюсь найти в себе силы создать нечто достойное.