Читать «Сайонара, Гангстеры» онлайн - страница 54

Книга Песен задремала на одной из любимых картинок.

Я осторожно глянул из-за ее плеча на сцену, разворачивающуюся под ее ладонями.

13

Я смотрел на спящую Книгу Песен.

14

Я положил руку поверх ее сложенных ладоней. Я хотел, чтобы Книга Песен знала, что я здесь.

Медленно, очень медленно Книга Песен просыпалась.

Сперва она заметила мою руку, потом пиджак, затем брюки и, наконец, после продолжительной, затянувшейся паузы заметила меня.

— А-а, — умиротворенно произнесла Книга Песен.

— Добро пожаловать домой.

15

Терпеть не могу трудные слова.

Когда я читаю что-то, написанное невнятными учеными словами, становится тоскливо. Просто трудно понять, к чему клонит автор.

Я не люблю трудные слова и все же время от времени сам ими пользуюсь. Господи, как же это тоскливо.

Мне нравятся слова простые вроде: «Добро пожаловать домой».

Мне нравится, если «Добро пожаловать домой» мне говорит Книга Песен, когда я возвращаюсь по вечерам.

Я незнаком с другими «Добро пожаловать домой».

Я поднимаю Книгу Песен из кресла-качалки и переношу ее на руках в постель.

— Ишь какая тяжелая…

— Спокойной ночи, — говорит Книга Песен.

И я выключаю свет.

16

Я зачитывал «Генриху IV» выдержки из «Пуританских прелестей детектива» Эрика Рутли.

«Наш двадцатый век можно уподобить „стальному человеку“, замкнутому в оболочку материализма, сверкающую и прочную. Этот человек из стали также обречен, хотя вряд ли даже поймет, что обманчиво прочная броня отрывает его от воздуха и почвы, которые нужны, как пища, гораздо больше, чем громкие слова и идеи.

Никогда еще око человеческое не было столь алчно, как в наши дни, никогда не находилось в таких отчаянных поисках, не рыскало по сторонам, поскольку искусство было отнято от него. Прискорбное непонимание, воспитанное низменными заблуждениями средних классов девятнадцатого века, привело искусство к ситуации самоубийства. Действуя против жажды наживы, которой одержимы средние классы, и пытаясь оздоровить искусство, современная детективная литература, вызревшая из готического романа, утратила контакт с публикой и замкнулась внутри мирка собственных эксцентрических странностей.

В результате детектив стал особым, чисто техническим приемом, он утратил чувство истинного предназначения и стал бесконечно утонченной формой игры для специалистов, для этаких мандаринов, свысока глядящих на остальное общество, отщепенцев, избравших убежище на необитаемом острове, в одиночестве предаваясь интеллектуальным упражнениям.

Призыв Раймонда Чандлера прорвался сквозь всю вековую историю романа загадки и разрушил стены, воздвигнутые теоретической эстетикой. Вот почему, вне всяких сомнений, он услышан сегодня многими, хотя даже они смутно понимают истинное его значение. Тем же, кто остается глух к его обращению, Чандлер манифестирует бессмертную роль искусства, роль, к которой оно призвано и которую призваны исполнять мы. Обступаемый художественными образами, но лишенный корней, своей естественной цели, современный человек неуклонно движется к кризису, природу которого легко можно предугадать».