Читать «Людвиг» онлайн - страница 8

Фёдор Кнорре

Люди поднялись с мостовой и потянулись к широко распахнутым церковным дверям, стали подниматься по ступенькам.

Грязь, обрывки бумаги, две-три кучи тряпья, плоские и пыльные, остались на площади. Когда на них надвинулись с руганью конвоиры, разглядевшие седые волосы и ситцевые платья лежавших, те не испугались, не встали, безмятежно остались лежать, как лежали, их уже нельзя было никуда загнать, запереть, вести.

Комендант стоял и бесстрастно наблюдал, как, зацепив железным крюком, трупы уволакивают.

А на площадь сейчас же стали въезжать грузовые машины с солдатами.

Мария добралась до дому боковыми переулками, через чужой, заброшенный сад, по лугу. Захлопнула, заперла за собой дверь.

Манька ждала ее с нетерпением, чем-то озабоченная до того, что не отвечала на поцелуи, даже отталкивала от себя мать…

— Детка моя, родная, Манечка, тут! Цела, здорова, невредима.

А детка сердито отпихивается:

— Ты погоди, а то я забуду… Вот чего: ты никуда отсюда не уходи. Не смей уходить. Поняла? Ну вот, сказала.

— Кто это тебе сказал?

— Сиди тут со мной, а то плохо будет. Очень плохо, вот и все.

— Нам нельзя выходить?

— Сказала тебе. А чего поесть принесла?.. Давай скорей, есть хочу!

Мария медленно развернула узелок с холодной картошкой и хлебом, стала крошить мелкими кусочками ломтик сала. Манька тут же натыкала их на вилку и отправляла в рот.

Значит, началось. Дошла и наша очередь: никуда не уходить, сидеть тут и ждать, пока за тобой не придут.

Может быть, Янка проговорился? Манька проболталась, что они нездешние, что отец в армии? Да едва ли она это сама-то понимает… Так почему меня?.. А почему других? Нипочему.

Припав к косяку окна, она видела, как по двору проходят солдаты, нестройно, неторопливо, почти не разговаривая. Без шуток и смешков, как было еще недавно…

Вот у ворот уже только двое остались — тот самый долговязый фриц, который с Манькой заигрывает, и еще один — тонконосый, щекастый, с квадратным подбородком, всегда до того черным от пробивающейся грубой щетины, что казался бородатым.

Он стоял, позевывая, и потягивался, потирая поясницу, потом с размаху хлопнул рыжего по плечу, видно приглашая идти вместе. Тот не двинулся, остался сидеть.

Махнув рукой, черный ушел один. А этот не уходит… Чего-то ждет.

Вдруг недобрая догадка кольнула в сердце, и Мария быстро спросила:

— Да кто тебе говорил-то? Чтоб не уходить? Что плохо будет? Он?

Манька с полным ртом подошла к окну, прижимаясь щекой к стеклу, заглянула, равнодушно буркнула «угу» и вернулась к столу подбирать крошки с тарелки.

Губная гармошка дурашливо пиликнула туда-назад: п-л-м, б-л-м! Манька засмеялась и вскочила.

— Куда ты, постой!

— Да он же меня зовет!

Мария стояла и смотрела на дверь, которую Манька оставила открытой, смотрела и ждала, что будет. Так и есть, рыжий, лупоглазый, долговязый, этот самый, вошел, держа Маньку за руку, и притворил за собой дверь.

Трудно запинаясь на русских словах и спеша, немец заговорил:

— Фрау, ваше занятие… это есть: чистить, умывать… — он сделал вращательное движение рукой, показывая, как пол моют тряпкой, — …это кирхе, цер-ковны… это так?