Читать «Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору» онлайн - страница 112

Речь не о том, что после окончательного возвращения Горького из-за границы в 1933 году он оказался под негласной опекой органов государственной безопасности, а Ягода на правах личного старого друга писателя (этой близостью к Горькому нарком госбезопасности всегда бравировал) регулярно гостил у него на даче. Судя по воспоминаниям очевидцев и по множеству писем между Горьким и Ягодой, дружба главного пролетарского писателя и главного советского чекиста была вполне искренней. Ягода на даче Горького вел задушевные разговоры на литературные темы, лежа у костра, а Горький часто умилялся: «А говорили, что в ЧК все монстры!» Хотя однажды привезенные Ягодой на рецензию графоманские стихи сотрудников НКВД жестко раскритиковал и дать свое добро на печать их отдельной книгой наотрез отказался, предложив каждому заниматься своим делом. Правда, Горький оценил литературные потуги одного из приближенных к Ягоде сотрудников ГПУ Семена Фирина, ранее сотрудника ИНО ГПУ и оперативного отдела, а к тому времени заместителя начальника управления ГУЛАГ в НКВД и главу самого «Беломорстроя». Горький даже письменно просил Ягоду отпустить чекиста-писателя Фирина на профессиональную литераторскую стезю в возглавленный им Союз писателей СССР, корил Ягоду: «В бухгалтеры же чекистов отправляете, а в писатели жалко?» Но Фирин так и остался в рядах НКВД, вплоть до его ареста вместе с командой Ягоды в 1937 году и скорого расстрела. Вот такие теплые отношения связывали в середине 30-х годов главу советских писателей и наркома НКВД СССР. Тот мог и покритиковать писателя за недостаточно, по его мнению, сильное литературное произведение: такой сеанс критики на даче у Горького сильно захмелевший от водки Ягода устроил стушевавшемуся Леониду Леонову.

Хотя все это было, с 1933 года Горький фактически стал для ГПУ невыездным, когда Сталин мягко, но настойчиво порекомендовал писателю лечить больные легкие вместо привычной Италии в советском Крыму – это был приказ «органам» больше Горького из СССР не выпускать. В последнюю поездку в 1936 году в Крым Горький, обложенный там гласными и негласными сотрудниками НКВД, оказался почти изолированным, только из-за болезни дочери ему удалось тогда вырваться в Москву навстречу скорой болезни и смерти. И дело даже не в том, что в годы больших репрессий в смерти Горького, якобы тайно изведенного ядами, обвинили очередную группу «врагов народа», – это была тогда привычная практика и касалась кроме Горького и других высокопоставленных покойников. Дело в устойчивой версии, что Алексей Максимович Пешков, вошедший в нашу литературу под псевдонимом Максим Горький, действительно был отравлен, но не врагами советской власти, а самой советской спецслужбой, а его заклятый друг Ягода был в курсе этой тайной ликвидации по поручению самого Сталина. И в отличие от многочисленных версий таких тайных отравлений, захвативших даже фигуру Дзержинского, в смерти Горького действительно много подозрительных моментов, укрепляющих сторонников этой версии о тайной ликвидации в их правоте.