Читать «Арабески ботаники» онлайн - страница 58

Паллас никогда не был только российским ботаником или зоологом, и хотя его называют «отцом русской териологии», он всегда оставался вне национальных рамок. Он отправлял европейским специалистам научные коллекции, при этом не только свои собственные, но и принадлежавшие Российской Академии. В России так не было принято. Российское сановное общество испокон пыталось жить за железным занавесом, но использовать иностранный интеллект. Весной 1774 года академическая администрация задержала и вскрыла посылку Палласа, отправленную в Голландию. Было установлено, что в коллекции насекомых некоторые экземпляры не были представлены в Академической коллекции, а другие выглядели лучше, чем те, что хранились в Кунсткамере. Палласу было выражено порицание и от академиков, и от графа Орлова, который был её директором. Паллас переписывался практически со всеми известными естествоиспытателями Европы. Он был светским человеком и даже одно время служил при дворе воспитателем цесаревича — будущего императора Павла I.

Ничего подобного в жизни Лаксмана не было. Лишь стремление видеть новые земли, собирать коллекции минералов, насекомых, растений захватило его целиком. Большую часть времени он посвящал этому делу и увлечённо рассказывал о своих научных изысканиях в письмах своим высокообразованным покровителям.

Он не принимал участия в экспедициях, которые организовывала Академия наук, и путешествовал сам по себе, страдая от насмешек обывателей и притеснения чиновников. Как и многие исследователи–инородцы, он страдал от подозрительности русских чиновников, которые видели в Лаксмане шведского шпиона, поскольку не понимали научной значимости собираемых материалов. Свои посылки с научными коллекциями в Европу Лаксман отправлял без указания имени отправителя. Гаад писал в одном из писем: «Русские чрезвычайно ревнивы относительно семян и корней ревеня, почему настоятельнейше прошу не объявлять имени друга мне их приславшего». В письмах Лаксман открыто обличает начальников, едва умевших читать и писать, офицеров и чиновников, имевших слабость к разного рода увеселениям и пустым собраниям, способных вести только горные журналы да счета, а химию и горное дело презиравших как что-то неприличное. Он находил утешение только в своих материалах, которые добывал во время экспедиций и поездок.

Лаксман, от природы наделённый большими способностями, имел огромную работоспособность, однако ему сильно не хватало академической грамотности, вот почему описания его страдали отсутствием научности и точности определений. Он не мог, как Паллас, сидя в экипаже, составлять списки растений, растущих вдоль обочин дорог. С другой стороны, он был ставленником самого Линнея, а это многого стоило.

Очевидно, Паллас и Лаксман не были знакомы к моменту прибытия в Россию. Паллас приехал в Петербург в 1767 году, в то время Лаксман уже жил в Сибири. А в 1769 году, когда Лаксман прибыл в Петербург, Паллас годом ранее отправился в многолетнее путешествие, и они опять не встретились.