Читать «Нечаев вернулся» онлайн - страница 76

Тогда ему пришлось сделать порядочный крюк, чтобы проникнуть в страну. Он двинулся в путь аж через Ближний Восток. Наконец в Стокгольме сел на утренний рейс SAS. Взял билет первого класса. Как только лайнер поднялся в воздух, ему предложили роскошный завтрак. Он отведал взбитых яиц, запил их крепчайшим кофе. И вдруг на него внезапно нахлынуло какое-то блаженство. Счастье, ощущаемое почти физически. И не только от превосходной трапезы. Но прежде всего от мысли, что он летит в Париж. Уже давно его нога не ступала на родной асфальт.

Стюардесса была обворожительна. Он легонько полюбезничал с ней, попросил принести французские газеты. Таковые имелись, и она принесла вчерашние «Монд», «Франс-суар», «Либерасьон».

Начал он с «Франс-суар», со спортивной страницы.

В общем-то на спорт ему всегда было начхать. Соревнования, спортивная подготовка, культ тела, стремление вывернуться наизнанку, corpore sano, mens eadem— все это чушь собачья.

Если верить Жану Жироду, Сюзанна, попав в 1914 году на пустынный островок в Тихом океане, пыталась восстановить в памяти свою жизнь во Франции, изучая чудом попавшую ей в руки французскую газету, где только и говорилось, что о Марне. Эта странная весть издалека оказалась непосильной для расшифровки, поскольку о Марне ей было ничего не ведомо. Точнее, она все знала об очаровании ее берегов, о курортных достоинствах Марны, но понятия не имела о сражении, разгоревшемся на берегах этой реки, на которое по всякому поводу и без оного постоянно намекали авторы публикаций.

Марна превращалась в символ французского очарования и национальных добродетелей, воинственной суровости и одновременно искрометной блистательности духа. Словно знаменитейшая, хотя и неведомая Сюзанне, битва на Марне не только позволила остановить вражеские армии, но и закалила душу Франции, прочно укоренив мысль о торжестве французского духа в сознании настоящих и грядущих поколений.

Так и он за годы, проведенные в палестинских лагерях или шикарных отелях всего мира, на явочных квартирах Европы или партизанских базах Центральной Америки, месяцами томясь тоскливым ожиданием и изматывающим нервы предчувствием провала, восстанавливал в памяти образы собственного детства, родных мест, цепляясь только за попадавшиеся имена футболистов. То там, то здесь до него доходили сведения о судьбе Доминика Рошто, Мариуса Трезора, Алена Жиресса, он читал описания их подвигов, сожаления о том, что они на какое-то время потеряли форму, и черпал из газетных колонок горько-сладкую уверенность, что пока не вовсе исключен из мира живых. Что еще принадлежит к более обширному и открытому сообществу, нежели то жестокое братство смертников, с которым он так прочно связан.