Читать «Нечаев вернулся» онлайн - страница 52
Хорхе Семпрун
— Какой-то ты непонятливый сегодня! Это же просто, как мычание!
— Пожалуйста, не груби!
Беатрис вскочила, подбежала к книжному шкафу и вытащила толковый словарь.
— «Грубый, — ая, -ое…» Ну первое, второе, третье к делу не относятся… Вот, четвертое: «а) отличающийся отсутствием необходимого такта…» Ну уж это точно не я… «б) выражающий неуважение к кому-либо, неучтивый, допускающий неуместную фамильярность…»
Она положила словарь на ковер и взглянула на отца.
— Какая может быть между нами неуместная фамильярность, скажи, пожалуйста?
Он засмеялся, отпил глоток «Аполлинариса».
— Ну, твоя взяла.
— Я-то как раз считаю, что выражаю к тебе уважение, раз так с тобой говорю, — продолжала она. — Ты ведь не водишь телок в дом, не только чтобы меня не беспокоить, а потому что боишься!
Он посмотрел на нее ошарашенно.
— Ну-ка объясни, это любопытно!
— Они ведь у тебя все время меняются, правда? Вот ты и боишься показаться смешным: вдруг я подумаю, что ты не на высоте… Что же это за мужик? Денег куча, без конца что-то интересное изобретает, красив, молод… И не в состоянии надолго удержать при себе любовницу… Ты боишься, что я так подумаю, да?
Он ничего не ответил. Слова Беатрис постепенно проникали в его сознание, в глубь его существа.
Но я вовсе не хочу их удерживать, Беатрис. Мне хотелось удержать только твою мать, однако я сделал все, чтобы она для меня погибла. Или чтобы я для нее погиб. Мы с ней оба погибли — и друг для друга, и сами для себя. Не хочу я удерживать женщин, Беатрис. Я хочу только их губить. Я люблю только погибших и падших. Меня никогда по-настоящему не интересовали женщины, которых мне не хотелось бы погубить, заставить пасть, швырнуть в омут их самых низменных страстей, в их собственный ад. Меня никогда не интересовали по-настоящему женщины порядочные, верные, искренние, преданные. Твоя мать была такой, могла бы быть. Но я по-настоящему полюбил ее, полюбил до безумия только тогда, когда она стала наконец двуличной, лживой и жестокой, — в общем, женщиной. Из-за меня, для меня, для того, чтобы мне понравиться и меня погубить. Вот и Фабьена, моя последняя победа, — она сама еще этого не знает, пока не знает, но она побеждена; впрочем, настоящей победы, Беатрис, не бывает, завоевать можно только крепость, уже сдавшуюся, только женщину, уже охваченную сладостным головокружением падения, — вот и Фабьена тоже — я понял это, едва увидев ее и проведя с ней всего несколько часов, — могла бы быть искренней, открытой и верной, ее божественная крылатая походка могла бы остаться выражением ее души, но есть в ней некая трещинка, которую я угадал с первой же минуты и о которой она должна догадываться сама, а за ней — бездна, где можно взрастить влечение к пороку, собственно к бездне — к аду. Теперь я это знаю точно. И Фабьена, видимо, тоже это предчувствует.
Слова Беатрис вели неторопливый подкоп, проникая в его сознание все глубже и глубже.
Он так долго молчал, что она испугалась, не обидела ли она его.
— Я огорчила тебя? — спросила она с тревогой.