Читать «Падение царского режима. Том 3» онлайн - страница 389

Чхеидзе. — Это прошло незаметно. Потому ли, что они вообще стушевались и главным оказался Чхенкели, — досада известная заставляла или какая-нибудь другая причина, — но он, так сказать, в отношении этого события не проявил себя…

Председатель. — А тот случай, который имел место после возвращения, в чем он заключался?

Чхеидзе. — Выражения, за которое председатель лишил его слова, я не помню; но, помню, что это неподчинение как бы не вытекало из обстоятельств… Он часто говорил очень резко, резкие выступления делал, но поступков демонстративных вообще не совершал… Чтобы он с места особенно часто, как некоторые другие, выражал свои протесты и не подчинялся порядку — это, так сказать, не вязалось с его общим поведением. В этом же случае было такое упорство, что в моих глазах этот поступок явился необычным. Это было для меня неожиданно.

Председатель. — В его выступлениях, в его деятельности вообще, не замечали ли вы стремления добиться роспуска Думы или даже может быть чего-нибудь большего, — чтобы Дума не была собрана?

Чхеидзе. — Нет, я этого не могу сказать… Например так: в одном из выступлений по рабочему вопросу, насколько мне помнится, он угрожал с думской трибуны. Он сказал так: «Вы здесь не считаетесь с тем, что мы говорим, а вот на улице мы вам покажем. Идите туда на улицу и тогда говорите со мной!» — Вот такие выпады бывали, но это нельзя назвать призывом или чрезмерно резким выступлением… Такие выступления были, но чтобы их можно характеризовать, как желание столкнуть Думу, — я признаться, колеблюсь…

Соколов. — Не помните ли вы, что, после вашей обструкции он своей фракции предлагал сейчас же разъехаться по России и вызывать демонстративный протест всюду?

Чхеидзе. — Это я помню.

Председатель. — Когда это было?

Чхеидзе. — Как раз перед исключением из Думы в апреле месяце…

Председатель. — Вы откуда знаете?

Чхеидзе. — Я сейчас припоминаю этот факт очень хорошо… Может быть, я слыхал об нем из уст кого-нибудь из товарищей Малиновского… В этот момент он, действительно, говорил, что в Думе работать уже нельзя, что в Думе, при таких условиях, не стоит работать, что в Думе не дают возможности работать… Я слышал не от него, а от других: у нас с ним, после раскола, установились такие отношения, что я редко с ним беседовал.

Председатель. — Но вы знаете это от ваших товарищей по фракции вас окружавших, так что это факт. Теперь скажите, что вам известно об обстоятельствах выхода Малиновского из членов Государственной Думы и о том, что он делал после того, как вышел?

Чхеидзе. — Выход его для меня, — а насколько я могу судить, и для моих товарищей, — был совершенно неожидан и непонятен. Если вы меня спросите: — как же вы объясняли это? Я должен сказать, что я склонен был объяснять одним, — что Малиновскому не удалось играть такую роль, о которой он мечтал и на которую претендовал. Мне казалось, что в этом отношении, положение его в его глазах выяснилось после исключения нас из Думы за обструкцию… Когда меня привлекли по делу, мне казалось, что на него это подействовало нехорошо. За те лозунги, которые они должны были выдвигать: вопрос о демократической республике, о конфискации земли и т. д. (они постоянно нас упрекали, что мы их не выдвигаем), — за эти самые лозунги меня привлекли, как члена Государственной Думы, за выступление с ее трибуны… Он произвел раскол для того, чтобы показать, что их часть является охранительницей чистоты принципов, а фактически вышло, что привлекли за их коренные лозунги члена не их фракции… Мне казалось, что и демонстрация в Думе 22 апреля так повлияла на его самолюбие, что он счел нужным оставить свой пост. Вот как я толковал. Другого смысла, другого мотива, я не мог найти…