Читать «Живым приказано сражаться» онлайн - страница 98

Да, стучат в дверь, но он не отзовется. Дверь открыта, пусть входят. Он вылил в стакан остаток самогонки (спасибо, кум, божий человек, принес бутылку) и выпил. Впрочем, что толку? Все равно ведь не хмелел.

…Это тот самый офицер, который возил его в лес, к доту. Эсэсовец. И с ним фельдфебель. «Значит, пришел и мой час».

— Садитесь, гости дорогие, — бездумно ухмыльнулся Готванюк. — Садитесь, если земля все еще носит вас. Будете закапывать меня живьем? Так вот я. Принести лопату?

Штубер молча сел за стол напротив Готванюка, брезгливо смел с досок зачерствевшие крошки.

— Встань, — приказал Готванюку фельдфебель. — С офицером говоришь…

— Пусть сидит, мой фельдфебель. Тебя, Готванюк, действительно нужно было закопать живьем. Ты струсил на фронте, потом…

— На фронте я не трусил, — почти прошептал Готванюк. — Там я не трусил. А попал в окружение…

— …Потом струсил, выдав место, где прячутся твои товарищи, такие же окруженцы, как ты.

— Но ведь вы же заставили меня. Вы же пытали-мучили меня, как Иисуса Христа!

— Как Иисуса Христа, пытали не тебя, а сержанта Крамарчука, который однажды спас тебе жизнь. Вот его действительно схватили раненым, долго пытали, а затем распяли, как Иисуса. Фельдфебель этому свидетель.

— Истинно так, — подтвердил Зебольд.

— Вот и получается, что, по сравнению с его муками, твои — это забава навозного червя. А в лесу ты снова струсил и сбежал. Но и сбежав, струсил еще раз и вместо того, чтобы пробиться к линии фронта, как это делают многие другие окруженцы, пытался спрятаться дома, как говорят у вас, у жены под юбкой. Вот здесь немецкий лейтенант, потерявший десять своих солдат, и настиг тебя. В войну трус не имеет права выживать, он должен гибнуть первым. Война — это и есть вселенское выявление и истребление трусов. Это избавление от них. А значит, и от подлецов, которые во все времена рождались именно из трусов.

— Ты должен благодарить господина оберштурмфюрера, — как всегда коверкая слова, проговорил фельдфебель, — это он спас тебя от расстрела. Он не мог запретить лейтенанту и его солдатам расстреливать твою семью. Но все же уговорил не трогать тебя.

— Неужели ты сам не понял этого, Готванюк? — вставил Штубер.

— Я уже ничего не понимаю, — пробормотал тот.

— Судьба оказалась милостивой к тебе. И если ты до сих пор не погиб — значит должен наконец набраться мужества. Лейтенант и его люди обошлись с твоей семьей по-зверски — это понятно. Да и старуху наказали. Но, видит Бог, я простил твой побег из леса и требовал не трогать тебя. Ну а семью… Что поделаешь, гибель семьи — это и есть плата за твою трусость.

— А ведь господин оберштурмфюрер и дальше печется о тебе, — снова заговорил фельдфебель. Он уже привык разыгрывать такие сценки. Штубер давал ему общие установки, а уж Зебольд сам высчитывал, когда удобнее ставить ту или иную реплику. — Как раз сегодня он добился, чтобы тебя назначили старостой села.

— Я понимаю, что это несколько неожиданно для тебя, Готванюк. Побег, расстрел родственников — и вдруг такое предложение! Но это реальная возможность снова стать уважаемым человеком. И на селе, и в целом районе.