Читать «Живым приказано сражаться» онлайн - страница 8

— Газарян! — крикнул он в телефонную трубку. — Слушай меня! Пушкари на том берегу совсем обнаглели. Ударь по одному из орудий своими двумя. Подави его к чертовой матери. Потом возьмешься за другое. Не думаю, чтобы после этого немцы пригнали туда еще несколько орудий. Они нужны им на фронте.

Газарян что-то ответил ему, но расслышать его слова комендант не смог. Его заглушил взрыв гранаты. Взрыв, который прогремел уже в самом доте.

Андрей выскочил из отсека, огляделся. Снова взрыв. Где-то в районе санчасти.

— Мария! — крикнул он. — Что там, медсестра?!

— Немцы! Немцы забрасывают нас через трубы! — услышал в ответ голос Коренко. — Они угробят всю нашу вентиляцию!

«Вот оно что! Впрочем, и это еще не самое страшное. Куда страшнее будет потом, когда они начнут забивать вентиляцию камнями».

— Держитесь подальше от труб! — посоветовал он. — Где Мария?!

— Возле Роменюка. Он бредит.

Час от часу не легче. Утром Кристич сказала ему, что у Симчука тоже плохи дела. Рана начала гноиться, нужна операция, которую сама она, тем более здесь, в доте, сделать не в состоянии. А значит, все кончится гангреной. И мучительной смертью. Однако чем он мог помочь ему? Имеет ли он право удерживать раненых в доте? Имеет ли право обрекать их на физические и духовные страдания? Но что же тогда — открыть дот и сдаться в плен? Сдать дот, в котором еще несколько суток можно вести бои, сковывая вокруг себя как минимум две роты солдат и батарею орудий? Нет, на это он не пойдет. Тогда что же делать? Может, разрешить покинуть дот только раненым и медсестре?

— Товарищ лейтенант, это я, сержант Вознюк из 119‑го.

— Слушаю тебя, сержант. Как вы там? Еще держитесь?

— Да трое нас осталось. Всего трое. Один пулемет и винтовки. Что делать?

— Сражаться, сержант, — холодно, жестко ответил Громов. — Сражаться, пока есть такая возможность.

— Но ведь они взорвут дверь и ворвутся. Тут раненые говорят, что надо бы сдаться. Сколько можно мучиться?

— Много раненых?

— Одиннадцать человек, товарищ лейтенант. Шесть из них — тяжело. Что с ними делать? Страшно смотреть на их мучения.

— Да, страшно, — согласился лейтенант, думая еще и о тех раненых, за судьбу которых, за их мучения несет ответственность он сам.

— Я хотел разрешить им выйти. Вынести их. Но побоялся. А дот комбата не отвечает.

— И правильно побоялся. Устав не допускает сдачи в плен ни при каких обстоятельствах. Пока мы живы, приказ для всех один: сражаться! Еще раз поговори с бойцами. Лучше обречь себя на мучительную смерть, чем на позор плена.

— На словах оно, ясное дело… Но тут — сама жизнь…

— Именно о жизни, а не о словах я и толкую. Напомни раненым, что они солдаты. И что во все века, во всех крепостях мира раненые разделяли судьбу своих гарнизонов.

— А ведь так оно и было, — согласился сержант.

После разговора с Вознюком лейтенант сразу же попробовал дозвониться до Шелуденко, но дот действительно не отвечал.

«Может, ведут бой и просто некому поднять трубку?» — подвернулась спасительная мысль. Громову не хотелось верить, что дот Шелуденко замолчал навсегда. Уже отчаявшись услышать в трубке чей-либо голос, лейтенант покрутил ручку еще раз и… вдруг до него долетел слабый, будто идущий из глубокого колодца, голос комбата: