Читать «Доброе племя индейцев Сиу» онлайн - страница 26

Как раз со Славика и начались трудности Командиром патруля по справедливости Никита назначил себя. Он и придумал его, он и деревья и травы знает. Но Славик — одногодок Никиты, и он сильнее. Правда, он ни трав, ни деревьев — кроме каштана — не знает, и у него рогатка…

Никита в конце концов решил так: когда его, Никиты, нет, пусть патрулем командует Славик.

Карапузо был мальчик Сеня. Сеня любил петь. Он выступал дома перед гостями и пел «Журавли» и «Пусть всегда будет солнце». Кто-то из гостей однажды сказал: «Карузо». А другой, глянув на толстенького Сеню, поправил: «Карапузо». Папа же имя утвердил. Он сказал:

— Будешь у меня Карапузо, пока не станешь делать зарядку!

Есть такие люди, которые ни на что не обиваются. Им что ни скажешь, они все так повернут, что вроде бы и не было никакой обиды. Зарядку Сеня делать так и не стал, а к имени привык в одну минуту. Подумаешь — Карапузо! Он все равно скоро вырастет.

Витя и Жора — ничего себе пацаны. Витя — он худой и, когда спорит, кричит. Он закрывает глаза, кричит, и у него надуваются жилы на шее. Жора смуглый, крепкий и молчаливый. Трав они не знают (кроме крапивы и ромашки) и деревьев тоже (кроме тополя), но оба согласились их защищать, потому что посчитали это занятие не только нужным, но и интересным. Витя — а он был сын военного — предложил, чтобы в патруле звание было не только у командира, но и у остальных — например, капитаны или старшие лейтенанты, чем плохо? На самом деле, почему бы и нет? Витя и Жора тут же стали старшими лейтенантами — до капитанов они еще не дослужились: ни у кого не было пока никаких заслуг. А Сеня-Карапузо остался пока совсем без звания — не придумали. Что-нибудь совершишь, сказали ему ребята, тогда и присвоим. Карапузо согласился, но сразу стал спрашивать, что он должен совершить…

Все сидели в беседке и спорили: кто о званиях, кто о том, должны все подчиняться командиру или нет. А о деле хоть бы слово кто сказал. Если не считать Сени — он ведь первый спросил, что он должен совершить.

Никита с трудом добился, чтобы его послушали.

— Вчера Генка — ну, этот, здоровый, — тополек чуть не сломал. Тот, что возле доминошного стола. Прислонился к нему и давай раскачиваться. Я говорю: дерево ведь, чего ты, Генка, его ломаешь? А он еще сильнее раскачивается. Я ему говорю: жалко ведь дерева, оно ведь живое! А он мне: будь оно живое, крикнуло бы. И раскачивается. Если б тетя Вера его мокрым полотенцем не огрела, сломал бы тополек — до самой земли уже сгибал. Он ей кричит: все равно сломаю! А она ему: я, говорит, если увижу, что сломано, домой к тебе приду и в ЖЭК заявлю — как штрафанут отца на десятку, другую, да как всыплет он тебе, узнаешь, почем нынче деревья ломать. Ну, Генка замолчал. Кто-то тоже хотел покачаться, так он ему как даст по шее — на него ведь могут свалить…

— Может, и его к нам взять? — вслух подумал Славик.

— Он не захочет. Он тогда злой был, разгоню, говорит, весь ваш патруль, если на глаза попадется.