Читать «Горит восток» онлайн - страница 23

Заплакала Ленка. Дарья развернула одеялко, распустила свивальник. Девочка почмокала губами и успокоилась. Еремей попросил:

Покажи.

Долго вглядывался в маленькое личико ребенка, редко и тяжело дышал.

Даша… вырастим?.. Все равно… вырастим?

Вырастим, Еремеюшко.

Вошел Лакричник, требовательно заявил:

Прощайтесь, глубокоуважаемая! Даже при вящем к вам благорасположении продлить миг свидания не имею права, ибо сие грозит осложнениями в ходе течения болезни вверенного заботам нашей больницы пациента. Ослабевший в результате полученной травмы организм…

Дарья торопливо встала. Она и сама уже замечала, как тяжело говорить Еремею, видела, как землистые тени стали резче вырисовываться у него под глазами. Оправив подушку в изголовье мужа, она на минуту прижалась щекой к его пылающему лицу и выпрямилась.

Поправляйся, родной! К тебе приходить через день буду.

Лакричник стоял у нее за спиной и настойчиво повторял:

Не имею морального права дозволить нарушать спокой пациента хотя бы единую долю секунды еще.

Еремей задержал в своей ладони руку жены.

Даша… теперь о земле… только вся и дума моя… Хоть как, а землю… землю…

Ты не заботься, родной. Будет… Есть уже.

Земля… Даша, вся надежда наша…

7

Черных еще раз подтвердил Дарье, что без внесения денежного вклада в казну общества пай земли для Еремея он не выделит.

Не моя земля, а обшшества, — наставительно сказал он, вертя в руках плисовый картуз и поглаживая его лаковый козырек ладонью. Дарья столкнулась с Черных на пороге его дома, он выходил, грузный, тяжело отдуваясь после завтрака. — Чего обшшество решило, мне не перерешать. Обеднеть, конешно, оно не обеднеет. А порядок того требует: входишь в круг — входи с уважением к обшшеству…

Да кто общество-то? — вскинула на него глаза Дарья.

Она знала, что на селе в общество входят все мужики — и бедные и богатые (бабам в нем быть не положено), и знала, что общество, о котором говорит Черных, на самом деле — десяток богатеев, они как хотят, так и вершат все дела. И шуми не шуми беднота, быть только тому, что богатеи скажут.

Аккуратно разгладив волосы на голове, Черных надел картуз.

Ты, баба, такие разговоры при себе оставь, — сказал он раздельно. — Ишо со мной вздумала в споры вступать!

Мне земля нужна, — загораживая ему дорогу, требовательно выговорила Дарья, — землю мне укажите.

На кладбище? — зло хмуря брови, спросил Черных.

Дарья пропустила его слова мимо ушей.

Столько земли здесь везде! Чего вы жалеете?

Свободной нет.

Господи! Да где ж она еще есть, если и здесь ее нету?!

Упряма ты, баба, — усмехнулся Черных и отстранил ее рукой прочь с дороги. — Найдешь ничью землю — занимай.

Иного выхода не было…

Каждое утро, едва зацветала на востоке заря, Дарья брала на руки спящую Ленку и уходила на окропленные душистой, прохладной росой елани. Искала «ничью землю». Бескрайные — и вправо, и влево, и вдаль — тянулись елани. На них стеной стояли богатые хлеба; вперемежку с хлебами чередовались приготовленные под озими черные пары либо залежи, заросшие сизым жестковатым пыреем — поляной. Ближе к горам, к падям, к опушкам березников, пересекавших елани, встречались и вовсе от века не тронутые плугом целинные земли. Сюда, на сочное, вкусное разнотравье, рубахинские ребята иногда пригоняли табуны нагульных коней. Но это случалось редко. Травы росли, цвели, осыпались, сохли, желтели, никому не нужные; весной их начисто слизывал пал, а потом, через неделю-другую, из-под черного пепла к живительному солнцу, густо щетинясь поднималась свежая зелень.