Читать ««Тайная» и «явная» история монголов ХII-ХIII вв.» онлайн - страница 14

Возврат к старой доблести – вот идеал автора и политическая платформа, ради которой он написал свое замечательно талантливое сочинение.

В 1240 г. он был, видимо, очень стар, потому что с 1182 г. местоимение «мы» заменяет «они». Если в это время автору было даже только 16-18 лет, то в 1240 г. ему должно было быть под 80. По одному этому можно сказать, что «Тайная история монголов» не могла быть единственным его произведением, но время и эпоха похитили от нас остальные. Отсюда понятны не только его грандиозная начитанность и свободное обращение с цитатами и изменение интонаций на протяжении повествования, но и само заглавие. Это поистине «Тайная история»-протест против официальной традиции, идеализировавшей личность Чингисхана.

Автор поставил своей целью доказать, что не хан, а доблестное монгольское войско создало империю. Хан может ошибаться, может иметь недостатки, но он должен чтить и холить своих ветеранов, «которые вместе с ним трудились и вместе создавали государство»

Вот тут-то и коренится ответ на многие темные страницы такого исторического памфлета, как «Тайная история». Надо сказать, что памфлеты в XIII-XIV вв. были рядовым событием, и ничего выдающегося филологического в такого рода сочинении не было. Памфлет писался тогда, когда грамотеи с соизволения хана оттесняли ветеранов. Тут я должен сказать, что своей биографией я принадлежу к «сочинителям» и ветеранам, и мне вполне доступно определить логику возникновения ветеранского сочинения, что так трудно предположить историку или языковеду, которому не приходит в голову построить опыт исследования источника на том, что пережили его современники на недавних полях сражений. Война, которую провело мое поколение с целью воссоздания великой империи, построенной на принципах, которых не разделяло большинство населения, заставляет меня увидеть в источнике многое из того, что ускользнуло от внимания монголистов и китаистов.

Памфлет старого монгола был рассчитан на пропаганду среди обиженных войной ветеранов, он доказывал всем, что соль земли именно они и что ветеранам империя обязана своим существованием. Ветераны-обижающийся народ, и психология ветеранов нам ясна по итогам их исторических претензий в Риме Траяна, или поздних солдатских императоров, Франции после наполеоновских войн, или солдат и отставных офицеров Николая I, обрекшего своих ветеранов на нищенское существование. И потому «Тайная история» была, конечно, тайной, так как монгольское правительство, истребившее в войнах цвет монгольского богатырства, никогда бы не допустило бы открытой пропаганды таких взглядов.

Мы ничего не можем сказать о дальнейшей судьбе автора «Тайной истории монголов», но мне невольно кажется, что он был среди тех нойонов, которые подбивали на переворот Отчигина в 1242 г. и которые заплатили головой за бездарность и трусость своего высокородного вождя. Но если тенденция «Тайной истории монголов», чернящая Тэ-муджина, является полемикой против официального восхваления его личности, то и линия, обеляющая его, тоже, очевидно, против кого-то направлена. Учитывая, что Чингисхану и его дружинникам-головорезам завоевание собственной страны досталось труднее, чем любая из побед против врагов зарубежных, мы не только вправе, но обязаны предположить в среде монгольских родовичей крайне скептическое отношение к созданию мировой империи на трупах их соплеменников. Мысли и чувства униженных и ограбленных кэрэитов, найманов, ойратов, татар и прочих покоренных кочевников не могли не воплощаться в произведениях, по жанру подобных «Тайной истории монголов». Против них-то и выступает вторая тенденция-прославление справедливого хана вседержателя, устроителя державы, водворившего в Монголии порядок.