Читать «Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау» онлайн - страница 85

Марек Краевский

Бреслау, того же 14 июля 1934 года, половина шестого вечера

Новоназначенный директор университетской библиотеки доктор Лео Гартнер потянулся и, наверное, в сотый уже раз мысленно проклял архитектора барочного монастыря августинцев, ныне здания университетской библиотеки на Нойе Зандштрассе. Ошибка архитектора, по мнению Гартнера, состояла в том, что он поместил представительское помещение, где теперь располагался директорский кабинет, с северной стороны, благодаря чему в комнате царила прохлада, приятная всем, кроме хозяина кабинета. Его неприятие температур ниже 20 градусов Цельсия имело свое объяснение. Доктор Гартнер, известный знаток восточных языков, всего несколько недель назад возвратился из Сахары, где пробыл почти три года, изучая языки и обычаи племен пустыни. Бреслау, раскаленный жарким летом, дарил ему желанное тепло, которое, увы, кончалось на пороге его кабинета. Толстенные стены — каменные термобарьеры — бесили его куда сильней, чем студеные сахарские ночи, когда крепкий сон ограждал его от окружающего холода. И вот теперь — в замкнутом пространстве своего кабинета — он вынужден был работать, принимать решения и подписывать окоченевшими руками множество самых разных документов.

Совсем иначе царящий в комнате холод действовал на двух посетителей, которые удобно расположились в кожаных креслах. Оба дышали полной грудью и вместо жаркой уличной пыли вдыхали бактерии и споры плесени, зародившейся на пожелтевших страницах фолиантов.

Гартнер нервно расхаживал по кабинету. В руках он держал кусок обоев с «версетами смерти».

— Странно… Написание похоже на то, какое я видел в Каире в арабских рукописях одиннадцатого и двенадцатого веков. — Интеллигентное лицо ученого отражало напряженную работу мысли. Коротко стриженные седые волосы топорщились на темени. — Но это не арабский язык, по крайней мере какой я знаю. По правде говоря, надпись эта не похожа на семитскую. Ничего не поделаешь, оставьте мне это на несколько дней; возможно, мне удастся разгадать шифр, когда под арабское написание я подложу какой-нибудь другой язык… Но, кажется, у вас есть для меня что-то еще. Что это за фотографии, господин… господин…

— Анвальдт. Это копия записок доктора Георга Мааса, которые он сам определил как перевод арабской хроники Ибн-Сахима. Мы хотели бы попросить вас, господин директор, о более подробной информации о самой этой хронике, ее авторе, а также о переводе.

Гартнер быстро пробежал глазами текст Мааса. Через несколько минут на его губах появилась снисходительная улыбка.

— Я нахожу здесь множество черт, характерных для научного стиля Мааса. Но я воздержусь от оценки его перевода, пока не познакомлюсь с текстом оригинала. Надо бы вам знать, господа, что Маас известен своей склонностью фантазировать, тупым упрямством и специфической idee fixe, которая в каждом старинном тексте велит ему выискивать более или менее скрытые повторы ветхозаветных апокалиптических видений. Его научные публикации просто напичканы болезненными и бредовыми образами гибели, смерти, разложения, которые он отыскивает везде, даже в любовных и застольных произведениях. Я нахожу подобное и в этом переводе, однако, только прочитав оригинал, я смогу сказать, идут ли эти катастрофические элементы от переводчика или же от автора хроники, который, кстати сказать, мне неизвестен.