Читать «Татьяна Набатникова» онлайн - страница 148

Ангела, однако, настойчиво культивировала ту мысль, что именно русским открыта некая сермяжная правда, тайна смысла жизни.

Она ради того и фильм снимала: выявить этот смысл и разрешить загадку востока. В интервью по поводу премьеры она сказала: “Люди обладают там некой силой, нам вообще неведомой. Мы в растерянности останавливаемся перед нею. Эта сила имеет свои истоки гораздо глубже двух тысячелетий. По представлениям их цивилизации борьба - грех. Борьба наносит ущерб внутреннему достоинству человека. Русский писатель Олег Волков тридцать лет провел в концлагерях, но никогда не жаловался на это. Человеку западной культуры это непостижимо”.

Идеалистка! Как будто не с ней был случай в русской комендатуре города Лейпцига, куда она пришла за помощью к переводчику, чтобы одолеть какой-то мой литературный текст. В кабинет переводчика во время разговора зашёл сам комендант. Он никак не отметил присутствие Ангелы - ни взглядом, ни кивком. Словно она была пустое место. Ангела спросила после у переводчика, как это возможно, и он, смущённый, объяснил: “Видимо, он принял вас за русскую женщину”. От этого объяснения Ангела запуталась ещё больше, и тогда переводчику пришлось довести свою мысль до самой сути: “Русская женщина - ничто!”

Да, Ангела, а ты говоришь: “их цивилизация”! Мы дикари, кочевники. Наш бог - в поле ветер. Не зря европеец возводит свой дом на века, ведь в нём жить его потомкам. Мы же, русские, обустраиваемся наспех, кое-как: может, завтра сниматься и в путь - скорее всего, не по своей воле.

Но причудливо сплетаются в нас национальный стыд и национальная гордость. На Западе мне льстило, что меня принимают то за итальянку, то за венгерку - и никогда за русскую (не хотелось разделять дурную славу соотечественников). Но точно так же я радовалась, когда в Москве с Ангелой заговаривали по-русски, принимая её за свою - за нашу...

Когда в тамбовской деревне нас разбудили на рассвете и повезли купаться на уазике без приборной панели, Ангела сунула руку в карман телогрейки, которую на неё накинули из-за утреннего холода, и извлекла оттуда пистолетик. Она вертела его в руках, приняв за игрушку: в доме было полно ребятишек. Хозяин за рулем уазика, невозмутимый, как ковбой, бросил мне:

-Скажи ей, пусть на спуск-то не нажимает.

Ангела ахнула:

-Так он настоящий?

Хозяин молча взял пистолетик у неё из рук и бабахнул в утреннее небо, не снижая скорости на ухабах.

Нет, пожалуй, ковбою слабо тягаться с нашим председателем совхоза.

Ангела писала мне: “Таня, половину жизни я проучилась, прогрызаясь сквозь гранит множества наук. Но всякий раз, встречая живого человека, я столбенела и забывала все!”

Вокруг неё скапливаются, сгущаются, уплотняются события. Она работает, как обогатительная фабрика событий: отбирает существенное, наделяет его смыслом, которого в нем, может, и не было, и превозмогает действительность вымыслом.