Читать «Татьяна Набатникова» онлайн - страница 147

-Зажигалка... - мычал старик, давая понять, что не может с ней справиться.

Я подошла, взяла у него из рук зажигалку, и мне, хоть и не сразу, удалось добыть из неё огонь. Я бережно поднесла пламя к сигарете бомжа, он закурил и посчастливел.

Ангела сказала, что на Западе моё поведение было бы истолковано как безумие.

Однако сама не перестаёт удивлять мир своей экстравагантностью.

Когда она улетала, экипаж оказался тот же самый, что привез её в Москву. Командир сразу узнал её по глазам, вбирающим мир, как два ненасытных пылесоса, и пригласил в кабину. Потом она написала мне: “Мы теснились в кабине: я и четверо молодых лётных офицеров; они непрерывно нажимали на все сто восемьдесят кнопок и ручек, самолет вырулил на взлётную полосу, и я составила сложную русскую фразу: “Пжалста, не забюте закрит окна!”. Потом мы мчались по взлетной полосе, почерневшей от резины всех разгонявшихся здесь когда-либо колёс, вдруг все разом выдохнули: “Хоп!” - и машина взмыла в воздух - ах, Таня, есть нечто, поддерживающее огонь нашей жизни и на какой-то миг возносящее нас в наши внутренние небеса, это нечто - фермент любви.”

Командир экипажа Костя, который уже не смог вырваться за пределы гравитации Ангелы и потому заглянул и ко мне, решительно отрицал это дружное “хоп!” на взлёте, нет у них такого обычая. Но лучше было бы ему подчиниться её фантазии.

Впрочем, у него и своей фантазии хватало. “Я её как только увидел, сразу скомандовал: а ну-ка быстро в кабину!”

Он просидел у меня за чаем целый вечер; пока мы беседовали, у него выросла щетина.

А надо знать, что Ангела дочь офицера, и с детства, с отцовских колен помнит, что запах кожаной кобуры и ремней, пропитанных сигаретным дымом и испарениями мужского тела - знак силы. (Саша по её просьбе достал из ящика свой револьвер и не мог понять, почему она бросилась жадно обнюхивать кобуру).

Отец её застрелился из своего табельного оружия на службе, когда она ещё не выросла. Ему приходилось слишком много умалчивать, душа не вмещала столько. Чтобы понять его, Ангела долго писала о нём рассказ “Служба”, за который потом получила литературную премию. Я была у неё в ту пору. Она расстилала на полу листы ватмана, закрепив на них старые фотографии, и подолгу вглядывалась в них, разгадывая тайну, заключённую во всякой жизни.

Я уходила с утра и целыми днями странствовала по окрестным городам одна, чтобы не мешать ей, а к вечеру возвращалась. Ангела вставала из-за письменного стола, и мы шли куда-нибудь ужинать. Она шла в чем была. То ли работала дома в выходном наряде, то ли в ресторан отправлялась в домашнем - я так и не поняла, но в этом было столько свободы!

Чаще всего мы шли в “Ауэрбах-келлер”, воспетый в “Фаусте”. Один официант там щеголял в белых чулках и средневековых башмаках, хотя униформа не предписывалась. Мне нравилось смотреть, с каким удовольствием он работает. Для немца невразумительны такие привычные для нас понятия, как обсчёт и недовложение. Еда для немца - святое, он не может оскорбить её “недовложением”.