Читать «Комедианты» онлайн - страница 277

Цеся, бледная и испуганная, отодвинулась.

— Разве хорошо, под личиной дружбы, приходить поджигать и убивать? Не довольно еще терпел я через вас и для вас? Не довольно делал для тех, кому я ничего не должен, кроме презрения?

— Вацлав, — воскликнула Цеся, приходя в себя и стараясь дать разговору другой оборот. — Как же вы принимаете то, что я говорила? Так нельзя!

— Кузина, я опытен, не могу ошибиться. Бедная Франя приняла бы это, может быть, за искреннюю заботливость о ее судьбе. А я знаю вас хорошо и не поверю этому. Как я ни непостоянен, память у меня хорошая.

— Я привыкла к тому, — отозвалась Цеся, притворяясь рассерженной, — что мои поступки всегда перетолковываются в другую сторону.

Вацлав не говорил уже ничего и, еще взволнованный, сел подле Франи; Цеся схватила шляпку и исчезла. Никто не проводил ее до двери, никто и не думал упрашивать ее и вернуть: она в замешательстве села в ожидавший ее экипаж и воротилась в Дендерово.

Это был ее последний визит в Пальник.

Слезы Франи осушить было легко; Вацлав успокоил испуганную жену откровенным рассказом о целой своей жизни. Сердце так желает верить и так легко уверить его в том, что оно захочет! Эта неприятная минута имела то хорошее и счастливое последствие, что Цеся уже не осмеливалась сближаться с Франей и Вацлавом: все сношения между Дендеровом и Пальником прекратились, и невозмутимое спокойствие окружило счастливое гнездышко.

Завершим наконец эту драму, такую длинную и такую печальную, одним только еще взглядом на главных лиц нашей повести. Легко отгадать последствия комедии, разыгрываемой с таким дарованием: она могла возбудить минутные рукоплескания, но никого не обманула. Напрасно старались комедианты: раньше или позже маска должна была упасть и открыть побледневшее и измученное лицо.

В несколько лет после описанных нами происшествий Дендерово изменилось так, что нельзя было его и узнать, а люди, некогда жившие там, разбрелись по свету. На великолепных строениях, величественных гербах, каменных оградах обваливалась уже штукатурка, окна были заставлены досками: разрушение, которое нигде, может быть, не поражает так скоро произведения рук человеческих, как у нас, клонило все к упадку.

Мы уже видели, какое пустое, по-видимому, обстоятельство нанесло последний удар богатству графа; как из неудачного сватовства Слодкевича выросли ненависть и то, что Сигизмунд-Август называл преследованием. На его погибель соединились вместе — сначала желание мести, а потом желание выгоды. Перекупив большую часть долгов довольно счастливо, пан Слодкевич сосчитал все и заметил, что мщение, на которое он решался даже с потерей, могло превратиться в весьма счастливую для него спекуляцию; так как он любил деньгу и ради каких-то пустых предрассудков не намерен был от нее отказываться, то принялся за работу от всей души.

Начался процесс, и так как граф против своего преследователя не мог употребить никаких других средств, кроме стараний о проволочке, кроме указаний на неформальность, а судья имел связи маленькие и сильные, то дела Дендеры находились в самом плохом положении, и Сигизмунд-Август, проигравший дело, стал банкротом. Сначала он еще держался в имении, уплачивая все казенные повинности деньгами, взятыми у барона; наконец дело дошло и до продажи имения. Главную часть с несколькими деревнями взял Слодкевич, пару деревень захватил Смолинский, а одна досталась Моренговскому. Вацлав, уговариваемый графом купить эти поместья, не поехал на торги, опасаясь, чтобы его не заподозрили в каком-нибудь заговоре. По уплате всех долгов Дендерам осталось еще до тридцати тысяч рублей серебром на все семейство и на жидовские должки, частные или не предъявленные. Это было меньше, чем ничто. Граф толковал об отъезде в Галицию, но поселившись в местечке, ежедневно собираясь в эту дорогу, ежедневно ее откладывал и никогда не собрался.