Читать «"Трест": легенды и факты» онлайн - страница 13

Эвакуация из Крыма пусть даже потерпевшей поражение Русской армии была значительным успехом Врангеля. Некоторые из его политических противников в среде как крайне-правых монархических кругов, так и левой, либеральной и демократической эмиграции, склонны были обвинять Врангеля в бессмысленности борьбы, которую он вел в Крыму, считая Белое дело после разгрома Деникина обреченным. Такой точки зрения придерживался, в частности, В. Маклаков, о чем он прямо писал Н. Чебышеву, близко связанному с Врангелем. Чебышев пересылал маклаковские письма Врангелю, и тот однозначно отвергал мнение Маклакова и его единомышленников. Врангель прекрасно сознавал, что “крымская эпопея” может окончиться неудачей, но борьбу диктовала стратегия. Нужно было реорганизовать, привести в порядок беспорядочно отступившие в Крым части Вооруженных сил Юга России (ВСЮР), подготовить все возможное на случай их эвакуации и отойти за рубеж в расчете на новый этап борьбы с большевизмом. При этом он, конечно, рассчитывал на ту или иную помощь союзников по Антанте.

С целью сохранения боевой силы армии (разделенной на 3 корпуса) и обеспечения политического руководства в марте 1921 г. в Турции был создан Русский Совет. В нем сразу же началась внутренняя борьба. Монархисты крайне правого толка стремились обеспечить себе побольше мест – для того, чтобы армия, возглавляемая Врангелем, открыто подняла монархическое знамя (они считали, что лозунг Белого движения – “непредрешение” будущего строя – был ошибочным). Однако Врангель, будучи сам монархистом, считал выдвижение монархического лозунга в армии большим политическим просчетом как с точки зрения внутрироссийской, так и внешней политики. Весной 1922 г. он писал А. И. Гучкову: “На затронутый Вами вопрос о своевременности провозглашения монархической идеи как лозунга для продолжения борьбы с Советской Россией, я повторяю, что неизменно говорил в течение многих месяцев: преждевременное провозглашение монархического лозунга я считаю пагубным именно в интересах восстановления у нас монархического строя. Ставка слишком велика для того, чтобы можно было его рискнуть. Если монархическая идея получит новое поражение, то это поражение будет особенно тяжким и надолго затянет обрисовавшийся в настоящее время кризис России”.⁹

Немедленное провозглашение лозунга реставрации монархии, считал Врангель, совершенно не учитывает положение в “подъяремной” (т. е. советской) России, которое эмиграция плохо знает, если знает вообще. Она теперь для белых “terra incognita” и, может быть, народ примет формулу “Монарх и Советы”. Лозунг восстановления монархии не учитывает и возможное негативное отношение союзников, которые связывают с монархией наступление реакции, ожидать же от союзников моральных побуждений в политике не приходится: они признают лишь свои интересы.

В Русском Совете Врангель видел “надпартийную организацию” (как и в армии). Он был против “нарочито шумного выявления нашей идеологии” для того, чтобы собирать “вокруг армии сочувствующие элементы русской эмиграции”. Так, писал он Гучкову, думают “все трезво мыслящие монархисты” и большинство чинов в армии, “на 90% состоящей из монархистов”. Монархист Врангель смотрел много дальше многих монархистов. Их жгли нетерпение, стремление к отмщению, к реваншу. Они не до конца понимали, что революция проложила такие борозды, которые уже не позволят вернуться на исходные позиции. Врангель это понял. Примешивался здесь, скорее всего, и личный момент: засилие монархических политиков и политиканов в Русском Совете могло привести к оттеснению его от армии.