Читать «В Сабурове» онлайн - страница 2

Пармен остался. Если раньше он работал за двоих, то теперь стал работать за десятерых, все так же тихо и безмолвно: одному ему был известен способ, посредст­вом которого он ухитрялся делать невидимою свою рос­лую фигуру. Даже с Пелагеей, с которой он спал на ме­сте покойного Федота, он был неразговорчив, и только Санька умела вызывать его на разговор и даже на шутку. Эта юная особа, только что усвоившая первые начала пешего хождения и лишь в важных случаях, ког­да требовалась особенная быстрота, передвигавшаяся на четвереньках, была совершенно чужда чувству кра­соты. Отсутствие носа у дяди Пармена не только ее не шокировало, как взрослых, но, впадая в крайность, она находила нос излишним придатком. Не говоря уже о том, что он являлся обыкновенно первой жертвой при ее многочисленных падениях, – у матери ее, Пелагеи, существовала очень дурная привычка: завернув подол платья, хватать им Саньку за нос и немилосердно дер­гать. Хорошо еще, что нос был маленький, а с большим Саньке совсем бы и не управиться. Сидя у Пармена на коленях, Санька гладила пальцами блестящие края ра­ны и, придерживая другой рукой для вящей ясности свою замазанную сопатку, наводила справки о том, ка­кого приблизительно размера был дядин нос, и куда он девался.

– Собака откусила, – шутил Пармен.

– Жучка? – спрашивала Санька, тараща глаза.

– Она самая.

Всесторонне обсудив это сообщение, Санька нахо­дила в нем несомненные признаки клеветы: Жучка не такая собака, чтобы откусить нос. Барбос – тот мог, но Жучка никогда. И Санька с ужасом смотрела на сосед­него лохматого Барбоса; воображая, как хрустит у не­го на зубах дядин нос, и с визгом ковыляла к матери, когда Барбоска, пес в действительности вежливый и об­ходительный, выражал намерение лизнуть ее в лицо.

Постепенно Пармен привык к своему положению и значительно изменился нравом. Смеяться стал; раз, проезжая лесом, хотел запеть, но, видно, и горло было у него испорчено: звук получился такой, как будто во­рона закаркала, а не мужик запел. Начал Пармен поль­зоваться и привилегией счастливых людей: вызывать к себе хорошее отношение. Его меньше чурались, и если продолжали звать «Безносым», то не ради насмешки или от злобы, а просто в отметку действительного фак­та. Была бы довольна и Пелагея, если бы ее взгляд дав­но не заметил на этом чистом небе облачка, грозившего превратиться в тучу. Дело было в Гришке. Смуглый, как цыганенок, красивый мальчуган чувствовал непобе­димое нерасположение к Пармену. Говорливый со все­ми, с Парменом он держался дичком и проницательным взглядом не по годам развитого ребенка провожал Пар­мена, когда тот укладывался на печи спать бок-о-бок с Пелагеей. В этом взгляде была и ревность и пренеб­режение к «Безносому», занимающему место отце. Но еще больше, чем к матери, ревновал его Гришка к хо­зяйству, к дому, безотчетно возмущаясь тем, что какой-то чужак, пришелец, распоряжается, как своим, всем этим добром, идущим от деда, а то и прадеда.

– Воистину господь послал нам Пармена Еремеи­ча, – издалека заводила разговор Пелагея, искоса по­глядывая на Гришку.