Читать «Портрет художника в щенячестве» онлайн - страница 23

Мать моего нового друга открыла дверь, с мотком шерсти в руке. Дэн в верхней гостиной, услышав, что я пришел, приналег на темп.

– А я и не слышал, как ты звонил, – сказал он, когда я вошел. И с размаху, топыря обе пятерни, налетел на клавиатуру в заключительном бурном аккорде.

В комнате был восхитительный кавардак: шерсть, бумаги, открытые ящики, туда напихано-навалено черт-те что вперемешку, дорогая мебель вся поцарапана и на люстре – жилетка. Я бы жил и жил в этой комнате, писал бы, дрался, разливал бы чернила, за полночь пировал с друзьями, потчевал их шоколадным мороженым, крем-брюле и шарлоткой от Айнона.

Он мне показал свои книги и свои семь романов. Романы все были про битвы, осажденные крепости и королей. «Ранние опыты», – пояснил он.

Он позволил мне подержать скрипку, и она по-кошачьи взвизгнула под моим смычком.

Мы сидели на диване у окна и разговаривали, будто сто лет знакомы. Кто победит: «Лебеди» или «Шпоры»? Когда у девчонок рождаются дети? У кого выше рейтинг за прошлый год – у Арнота или у Клэя?

– Там на дороге мой папа – тот, высокий, руками размахивает.

На трамвайных путях разговаривали двое. Мистер Дженкин будто пытался плыть вдоль рельс, он как бы брассом рассекал воздух и отпихивался ногами, а потом, прихрамывая, задирал одно плечо.

– Может, он драку описывает, – предположил я.

– Или рассказывает мистеру Моррису про калек, – сказал Дэн. – Ты на рояле умеешь?

– Аккорды умею, а мелодию – нет, – сказал я. Мы стали играть в четыре руки.

– Ну и чья же это соната?

Мы создали доктора Перси – величайшего в мире автора пьес для исполнения в четыре руки, и я был Пол Америка, пианист, а Дэн был Виоло де Гамбо.

Я читал ему тетрадь, исписанную стихами. Он слушал глубокомысленно, как Мальчик девяноста лет, склонив голову набок, и очки подрагивали на распухшем носу.

– Это называется «Искажение», – сказал я.

В стекло вплывают вместе, ставОдним, пять красных из-за слезШаров, пять солнц. Бледнее травСтекло. Пять солнц в одном и врозь.Они, беззвучные, скользят —Красно-бледно-светло-темно, —Их пять в одном, и все одно из слитых из пяти в одно.Восход, расплющенный в закат,Пять мертвых в саване одном,В предсмертных корчах за стеклом,Раздельны, спаяны, круглы,Красны, из-за соленой мглыСлез. Тонут впятером.И гибнут разом. А потомЕдинственному из пяти дано взойти.

Трамвайный звон улетал мимо дома, к морю, или дальше, к затону. Никогда еще и никто так не слушал. Школа исчезла, оставя по себе на холме Маунт-Плезант разящую сортирами, мышами и раздевалкой дыру, а «Дружба» сияла во тьме неведомого города. В тихой комнате, которая была мне знакома издавна, сидя на пестрых грудах гаруса, одноглазый и распухлоносый, мы отдавали должное нашим талантам. Будущее стлалось за окнами, и через Синглотнский парк, над головами влюбленных, уплывало в дымный, вымощенный стихами Лондон.