Читать «Портрет художника в щенячестве» онлайн - страница 15

Дилан Томас

А соседская Эдит ответила:

– Старуха моя, миссис Лэ, на Низы подалась, мистера Роберта вызволять.

– Опять загулял, – прошептала Патриция.

– Загулял, убежал, ухилял, – крикнул мальчик из угольной ямы.

– Смотри у меня, изваляешься – убью, – рассеянно уронила Патриция.

Она и не подумала его удерживать, когда он полез на кучу угля. Преспокойно встал наверху – Хозяин Угольной Горы, – подпирая головой крышу, и слушал их взволнованный говор. Патриция чуть не плакала, Эдит ревела в три ручья, покачиваясь на ненадежных бочках.

– А я на угольной куче стою, – сказал он и подождал гнева Патриции.

Она сказала:

– Не хочу я его видеть, сама иди.

– Нет, обязательно, обязательно пойдем вместе, надо же убедиться.

– Не хочу я убеждаться.

– Я не могу, не могу, Патриция, ну пойдем.

– Иди сама, он тебя ведь ждет.

– Ну, Патриция!

– А я лицом на углях лежу, – сказал он.

– Нет уж, сегодня твоя очередь. А я знать ничего не хочу. Буду думать, что он меня любит, и все.

– Ох, ну ладно тебе, Патриция! Ты идешь или нет? Мне надо послушать, что он скажет.

– Ладно. Через полчасика. Я тебя кликну.

– Иди скорей ко мне, – сказал мальчик. – Я чумазый, как Господь знает кто.

Патриция подбежала к угольной яме:

– Что за выражения! А ну немедленно слазь!

Бочки заскользили, Эдит исчезла.

– Чтоб больше я такого не слышала. Ой! А костюмчик-то! – И Патриция поволокла его в дом.

Она велела ему переодеться тут же у нее на глазах.

– А то мало ли…

Он снял брючки, прыгал вокруг нее, кричал:

– Погляди на меня, Патриция!

– Веди себя как следует, – сказала она, – а то в парк не возьму.

– Значит, я пойду в парк!

– Да, мы все пойдем, я, ты и соседская Эдит.

Он оделся поаккуратней, чтоб ее не сердить, поплевал на руки, пригладил волосы. Она, кажется, не замечала, ни какой он аккуратный, ни какой он тихий. Стискивала свои большие руки, смотрела вниз, себе на брошку. Крупные, плотные руки-грабли, мощные пальцы и плечи широкие, мужские.

– Ну какой я? Удовлетворительный? – спросил он.

– Надо же, какое длинное слово, – сказала она и любовно его оглядела. Подняла, усадила на комод. – Ну вот, ты теперь с меня ростом.

– Только помоложе, – сказал он.

Он знал: сегодня такой день, когда все на свете может случиться. Например, снегу навалит столько, что можно кататься с горки. Американские дядюшки, хоть дядюшек у него не было, возьмут и заявятся с револьверами и сенбернарами. Или загорится лавка Ферпоссона и все кульки порассыплются по мостовой. И он нисколько не удивился, когда она склонила тяжелую, черно-гладкую голову ему на плечо и шепнула в воротник:

– Арнольд, Арнольд Мэтьюз.

– Ну-ну, будь хорошей девочкой, – сказал он и провел пальцем ей по пробору, подмигнул себе самому в зеркало за ее спиной, оглядел платье у нее на заду. – Ты плачешь?

– Нет.

– Нет, плачешь, я же чувствую – мокро.

Она утерла глаза рукавом.

– Смотри не говори никому, что я плакала.

– Скажу, всем-всем скажу – и миссис Тэ, и миссис Лэ, и- полисмену скажу, и Эдит, и папе, и мистеру Чэпмэну, скажу: Патриция плакала у меня на плече, нюни распустила, два часа ревела, целый чайник наплакала. Ну конечно, я никому не скажу.