Читать «Придурок» онлайн - страница 47

Анатолий Алексеевич Бакуменко

У меня разболелась голова, — извинился он, и мы расстались.

В метро за окном скользили фонари, сливались в светящуюся линию, а колёса визжали и свистели на скорости, и он, привычно и не замечая того, вглядывался в отраженные в стекле лица пассажирок.

В голове его сидели отдельные слова и какие-то суждения, которые он слышал в квартире Левицкой, и всё было отрывочно и не соединялось в его голове, будто отдельные люди произносили со значением слова, за которыми терялся их смысл. Может, оттого, что слов этих было очень много…

И ещё он думал странную мысль, которая почему-то пришла в его больную голову и которая вдруг успокоила его. Эта мысль была о том, что мир состоит из множества миров, из бесконечного множества миров и бесконечного множества суждений по вопросам бытия и составить интеграл, проинтегрировать эти суждения невозможно… И ещё он думал, что пришёл к Левицкой, чтобы послушать: тихо сидеть в сторонке и слушать. И чтобы никому не мешать, и чтобы ему не мешали. Не мешали слушать поэта и — себя. Потому что всё остальное было неинтересно ему.

Но тут мысли его совершили совсем непредвиденный оборот: он вдруг подумал, что вообще-то суждения по поводу свободы, по поводу демократии даже — да, он имел свои суждения, именно свои… имел свои суждения, но произнести там не мог. И не только из-за того, что они были им недодуманы, а из-за того, что в той Левицинской комнате они были неуместны: они были чужды… но только в том подтексте, что присутствовал в комнате в контексте произнесенных реплик.

Так хорошо было бы просто слушать стихи и понимать в них себя, а тут ненужные никому слова…

«Слова, слова»… — вспомнил он вдруг. Это откуда? Ах, да — это Гамлет. — «Что вы читаете, мой принц?» — «Слова, слова»… Порвалась связь времён… Хм…

Он вспомнил вдруг тот душный весенний день, когда они спрятались от тяжелого палящего солнца в прохладе кинотеатра «Октябрь», чтобы очутиться в безрадостном Датском королевстве, в котором была настоящая жизнь… — но почему же настоящая? — потому что там была жизнь духа?.. духа Гамлета?.. духа Шекспира?.. духа Смоктуновского?.. Козинцева?.. — Да нет же! Это была моя жизнь, это была жизнь моего духа, — думал Проворов. — И мне было хорошо и… комфортно… Да, мне было комфортно в той моей жизни принца Гамлета!..

Там я соединился с ним, и это был уже только мой Гамлет, моя любовь и мои страдания…

Как это у Блока? «Я Гамлет. Холодеет кровь, когда плетёт коварство сети. И в сердце первая любовь, К тебе — единственной на свете. Тебя, Офелию мою, унёс (увёл?) далёко жизни холод. И гибну — принц — в родном краю клинком отравленным заколот».

Как это странно у Блока? Не от предательства матери, не от коварства дяди, не от «гнили в Датском королевстве» гибнет принц, а оттого, что умерла его Офелия, от того и не победил он всех и всех не наказал, а убит клинком отравленным. Ему незачем здесь, в королевстве этом, оставаться больше. Без Офелии.