Читать «Придурок» онлайн - страница 43

— Юдэ?.. — такое мы услышали впервые, и показался вопрос груб и бестактен, а Аркаша покраснел волной: с шеи катилась краснота вверх к щекам, ушам, лбу, — а вслед за ней катилась волна мертвенной белизны…

Немец ни шиша не понял и ещё раз настойчиво переспросил: — Юдэ?

— Еврей, — сказал мёртвый Аркаша.

— Йа, йа, — обрадовался немец от того, что его поняли.

Из наших знакомых у Левицкой был ещё маленький, очень корректный и до глубин интеллигентный наш будущий гений Ося Скаковский, были и ещё какие-то люди, которых я не знал, и Иосиф был уже здесь. Он был в пиджаке сером, был лицом худ, и в нём, в этом с заострённой челюстью лице, никак нельзя было предположить, угадать будущую породистость его лица. Что удивляет меня ещё, так это то, что потом Проворова два раза спутают с Бродским, хотя в лицах их не вижу я никакого сходства, разве что лоб большой, словно созданный для мыслей, да залысины, увеличивающие впечатление от лба, да ещё похожи они были плешинами изрядными. Вот и всё сходство.

Но, вообще-то, есть ещё большая странность: Петра часто принимали за других людей, обращались, как к близкому знакомому совершенно незнакомые ему люди. То, что с Севастьяновым путают его последние годы — это понятно, есть всё же сходство, но вот то, что однажды было, это необъяснимо.

Он только приехал поступать в институт, приехал под вечер и ночевать вынужден был на Московском вокзале. Вещи его были в камере хранения, и он свободно прогуливался и шёл тогда с левой стороны вокзала к перронам. Никого не было здесь, но была здесь будочка буфета, и окно в этой будочке светилось. И какая-то женщина говорила в это светящееся окно:

— Ну, пропилась я, пропилась… — а потом обернулась и сказала мимоходом:

— Здравствуй, Илюша. — И опять повернула распухшее своё, своё в жёлтых, и синих, и в красных пятнах от побоев, своё распухшее от пьянства, своё незнакомое совершенно лицо, повернула его к буфетчице, продолжая свой разговор…

Да, я не любил тогда бывать на таких «вечерах». Здесь всё было не так, как на Марата, где на столе стояли бутылки «Волжского» десертного, где людей было вроде много, но они только угадывались по выхваченным нервным светом свечи лицам, щекам и блеску глаз во тьме. И ещё был там особый настрой, особый и густой настрой той атмосферы, что заключена была в живом пространстве комнаты той коммуналки. И не было в «вечерах» такого его монолога, как в тот октябрьский вечер, монолога с глазу на глаз… Да, хоть бы и о Боге!..

Проворов разглядывал людей в Бэлкиной гостиной. Какие-то лица были ему знакомы, где-то он их встречал, где — он не помнил, но где-то определенно встречал… На конференции какой-то, может. Ещё узнал он Гришку Карпа, который втиснул толстое своё тело меж ручек глубокого кресла. Рядом с креслом стояла его красавица-жена. У неё были смоляные волосы, и была она смугла и аристократически стройна. Я никогда не видел таких красивых женщин. Перед ней хотелось встать и стоять долго, и разглядывать каждую чёрточку её прекрасного лица. Если бы это было удобно!.. Я не понимаю, как можно быть рядом часами с такой красотой. Как можно рядом с такой красотой жить, спать, как трогать такую красоту!.. Её явно создали по замыслу божьему. Я никогда не смотрел на неё прямо, потому что боялся застыть так с открытым ртом, Боже, что за прелесть! Но, когда она оказывалась где-то рядом, я устраивал своё зрение так, чтобы образ её был в его поле. Её видеть хотелось!..