Читать «Придурок» онлайн - страница 121

— Ты сходи, у неё хандра. Жуткая. А меня увольте, я сыт ей по горло. Меня Софочка ждёт… Выручи, Лёш. Она ж не отстанет.

Потом Проворов понял, что он думает о том, что его вовсе не должно было волновать сейчас, а, собственно, что его могло волновать сейчас, когда всё уже решилось. И с его полным при том участии. Вернее, неучастии полном в собственной своей судьбе. Думал он о том, как бы ему записать на лист то, что услышал он дома от отца и брата, чтобы из памяти не истёрлось, но зачем? Зачем записывать то, те знания, которыми воспользоваться он не сможет никогда. Что это за мир, в котором сказать о том, что есть, нельзя, потому что это искажает общую правду, которой живёт вся страна. Это, как говорится, частности, мелочь на большом пути строительства светлого будущего для всего человечества. Так стоит ли на частности обращать внимание? Стоит?.. ли?.. или… или-лили, лили-или… трали-вали…

Господи!

С мозгом творилось чёрт те что, он прыгал, как прыгает мячик, он скакал по закоулкам памяти, выискивая… находя совершено случайно что-то, что Проворов и не знал вроде бы. Нет, знал, но не запоминал, потому что эти знания для него не представляли ничего, были случайными, они просто в уши влетали когда-то или в глаза, а сейчас мозг их собрал в единую кучу. Да, это была именно куча, почти шар, из которой торчали обрывки событий.

Они курили тогда за 38-м цехом. Рядом была футбольная площадка, и там проходили ежедневные межцеховые соревнования. Играли в каждый обеденный перерыв. Это называлось «отстаивать честь цеха». Иногда рядом с полем объявлялась лысая тыква головы Гудкова. Начальника. Петра играть в команду не брали по малолетству, да он и не рвался, потому что азарта в нём спортивного никогда не было. Но он любил наблюдать, как поднимают футбольные ноги жидкую пыль с лысой земли, и она зависает прозрачным облачком и медленно опадает, растворяясь в воздухе, а потом вновь прилипает к голому лбу площадки. Славка же Нестеров не играл, потому что ему некогда было. Он был аристократически красив. Такие экземпляры природа изготавливает штучно, а не как массовый ширпотреб, продумывая каждую детальку лица, осанки, постановку головы, создавая в единый ансамбль и копну волос, которые, казалось, укладывались сами, будто свою волю имели. Славке было не до футбола, он был занят делом: он отвлекался. То одна девица подходила к нему, то другая, потому что он был красавцем и знал цену своей красоте, но никогда не был жадиной и позволял пользоваться своим вниманием. Этакий красавец-альтруист: безвозмездно. Пользуйтесь! Тут же с нами сидел и Эдик Бессонов, мелкий и противный хулиган, был Васька Молчанов, партнёр мой по полутяжёлому весу, и был Лёва Безденежных. Жить с такой фамилией опасно, шутили мы, но он рассказывал нам легенды о своём деде-купце, который при фамилии такой был богат и водил баржи с зерном и сливочным маслом аж до Голландии. Как на речных баржах до Голландии доплыть, я не знаю, но Лёва так говорил. У деда были и молотилки, и мельница, и чего только не было! — говорил нам Лёва и показывал фотоснимок, на котором был изображён кирпичный дом в два этажа, и на фасаде его было выложено кирпичом: купец Безденежных. А ниже: 1869 г. Лёва всю зиму ходил учиться на комбайнёра. В прошлом году его послали на целину шофёром. Он приехал домой с огромными деньжищами и с медалью: «За освоение целины», но ругался страшно. Весь год не давала ему покоя целина. Но, вообще-то, было совершенно непонятно, зачем такого асса, как Лёва, нужно было куда-то посылать, в то время как цех начинал стонать от того, что он отсутствует. Конечно, есть такое мнение, что незаменимых людей нет, и если одного человека пересадить из кресла директора столовой в кресло заведующего баней, то действительно никаких изменений такая перестановка не даст, но Лёва был незаменим, как и многие другие люди в стране, которые наделены были талантом, но не они сидят в кабинетах, в которых формируют судьбоносные мнения… Цех начинал болеть, и начинал болеть Гудков, потому что на больничном можно и отсидеться, скрыться с глаз более высокого начальства. Лёва был мордастый и руки имел большие, с въевшимися в поры толстых пальцев мелкими крупицами металла — металлической пылью, которая образовывалась, когда он занимался притиркой детали. Левиным рукам цены нет, они чувствуют сотые доли миллиметра; он занимается доводкой деталей, это работа на кончиках пальцев, такую работу чтобы оценить, нужно бы с работой нейрохирурга сравнить. Невероятно, что такой большой человек с неуклюжими пальцами-сардельками мог бы выполнить такую тонкую, я бы сказал — деликатную, работу. Но у Лёвы был талант. Иногда Проворов видел, как тот разговаривает с деталью, которой занят в этот момент. Казалось со стороны, что он ласково уговаривает её, а она его слушается, становится паинькой. Вообще у него были дружеские отношения со всеми механизмами, с которыми ему приходилось общаться. Может, своего сокровенного Пухова Платонов списывал с такого Лёвы. Только поместил его на ту бойню, бойню Гражданской.