Читать «Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.» онлайн - страница 3

Я — журналист, веду отдел криминальной хроники, круг моих знакомств соответственный: капитаны милиции, опера, осведомители. Лишь случайное соседство (наши квартиры на одной лестничной площадке) помогло мне познакомиться с историком. Сперва Татарников отнесся ко мне настороженно, не любит он журналистов — но потом мы подружились. Я выполнял его мелкие просьбы: бегал за сигаретами, приносил из соседнего ларька водку. Сергей Ильич имеет склонность к этому напитку, любит взбодрить себя рюмкой-другой. Не раз я составлял ему компанию за маленьким столиком на маленькой кухне — и по-соседски делился рабочими сплетнями. Не было случая, чтобы повесть о нераскрытом деле, о фатальном «висяке», на который следователи махнули рукой, осталась без внимания Татарникова. Прихлебывая водку, затягиваясь желтым сигаретным дымом, Сергей Ильич высказывал суждение, и суждение было неизменно точным.

Случай в подмосковном привилегированном поселке был особенным. Следствие зашло в тупик, ухватиться было не за что. А между тем исчез человек.

И не какой-нибудь (подумаешь, человек исчез! страна немаленькая, каждый день кто-то исчезает, за всеми не уследишь) — а незаменимый. Семен Аркадьевич Башлеев, нефтяник, член Совета Федерации, меценат, миллиардер, борец за гражданское общество — словом, фигура. Пришел Семен Аркадьевич на вернисаж в галерею «Золотая веранда», пришел — и пропал. Искали везде, вызвали специального пса, дали псу понюхать кредитные карточки Башлеева — сенатор оставил на столе портмоне, расплачивался за покупку. Перед тем как раствориться в сосновом воздухе Рублевского шоссе, сенатор приобрел произведение искусства — вот и сама инсталляция тут же стоит, никто на нее не позарился. Сунули доберману под нос золотую карточку VISA, воет пес — не берет след. Попробовали платиновую — а что, бывали случаи, на платиновые карточки ищейки реагируют охотнее — нет, не хочет доберман искать. Разумеется, охрана перекрыла входы, здание оцепили. Те, что внутри, попали в состав подозреваемых — хотя кто заподозрит таких людей? Случайных гостей в «Золотой веранде» не бывает, всякий посетитель — лицо значительное.

Я ехал в галерею и злорадствовал. Наконец появился повод взять хоть одного из них за шиворот. Не может так быть, что вовсе нет управы на этих жирных котов! Сто раз прикидывал, как бы к ним подобраться. Но ведь не подойдешь, не пройдешь сквозь охрану, не заглянешь за дачный забор. Теперь-то я их достану, всю правду расскажу.

В зале подмосковной галереи сидели четверо подозреваемых — всех я отлично знал: что ни день, откормленные рожи мелькали в светской хронике.

Вот куратор Шайзенштейн — я такое про него слышал, что хватило бы на персидский эпос, — но и строчки мне написать не давали; вот эксперт Переплюева, сделавшая состояние на сертификатах картин. Если правду говорят, из рисунка соседской девочки она в два счета делает Шагала. Впрочем, как можно говорить правду про вранье? Сергей Ильич Татарников вечно потешался над моими репортажами. «Один грек говорит, что все греки врут. Такое бывает?». Вот банкир Ефрем Балабос — компаньон пропавшего нефтяника. Говорят, Балабос собрал коллекцию, превышающую стоимость Третьяковской галереи в пять раз; говорят, настоящее собрание Третьяковки висит у него на даче, а в самой Третьяковке — копии, заверенные Переплюевой. Вот министерский работник Потрошилов: три подбородка, шесть складок на затылке. Про него вообще лучше ничего не знать — меньше знаешь, крепче спишь.