Читать «Белые паруса. По путям кораблей» онлайн - страница 108

Этот истерик мне надоел.

— Да, я слышал о Киришах. Я летал бомбить вражеские позиции в Киришах… Пошли, товарищи, подберем очки в другом месте.

— Понимаю, господа не желают продолжать беседу. Или, может, не решаются продолжить?

Не сговариваясь, мы молча смотрим на его пустой рукав. Гримаса бешенства перекосила его лицо.

— Нет! Не все кончено! У наших будет водородная бомба. Мой русский язык еще пригодится!

Мы повернулись и, не говоря ни слова, вышли.

На улице было солнечно и свежо. Прошлое пыталось накрыть нас черным ночным крылом, всполохами взрывов, отблесками бомбежек. Прошлое — только прошлое, и никогда не вернется вновь.

Такова была еще одна встреча в далеком экзотическом Триполи.

А настоящий Триполи, колониальный город, показал нам человек, с которым мы не обменялись ни словом: никто из нас не говорил ни по-арабски, ни по-итальянски, друг наш не знал английского и, конечно, русского.

Дело было так.

Возвращались из поездки по городу. На перекрестке машина вдруг повернула на новую не знакомую нам дорогу. Мы переглянулись. Я посмотрел на шофера. Лет под сорок, спокойное, привычно замкнутое выражение лицо курчавые волосы цвета «перца с солью» — поблескивает седина, коричневые сильные руки уверенно лежат на руле автомобиля. Без шапки, одет в обычную для простого люда шинель, которую носят, как халат, запахиваясь, а не застегиваясь.

Шофер на мой взгляд не ответил, держался так, будто все идет по заранее согласованному плану.

Ладно, узнаем, что будет дальше.

Парадные улицы остались позади. Мы ехали мимо складов, бараков, мастерских, в темной глубине который копошился люд. Грязные мостовые, ветер гонит обрывки бумаг. Прохожие угрюмо и недоброжелательно оборачиваются вслед автомобилю с европейцами. Старик, восседавший на тележке, которую вез бодрый ослик, не уступил нам дорогу.

Проехали и эту часть города. Началось похожее на дурной сон. Трудно описать и невозможно вообразить советскому человеку, не видевшему это своими глазами, убожество, беспросветную нищету, представшую перед нами. Друг к дружке лепились странные сооружения из проржавевшей жести, толя, картона. Многие не имели дверей и вся внутренность страшной лачуги видна с улицы. Оборванные дети бродят по песчаным барханам, вяло перебирая тонкими ножками. Простоволосые негритянки в стиранных-перестиранных платьишках варят еду на костре, как тысячелетия тому назад. Подростки — обмусоленный окурок в углу рта, волчий взгляд исподлобья. Седоголовые старики, неопрятные старухи. Ветер бубнит железом, из которого сооружена лачуга, срывает с крыши распластанный «стандартойловский» бидон. На свалке искореженные автомашины, горы непонятного хлама. За свалкой еще поселок, нет, не поселок! — не знаю, как назвать, — групповое пристанище обездоленных, которым нет места под васильковым африканским небом, которых не пустят на набережную, где дворцы, где бриз играет узорчатыми кронами пальм.

Шофер то притормаживал, то увеличивал скорость, когда дорога по обе стороны была пустынной, огороженной лапчатыми кактусами.