Читать «Комментарий к роману "Евгений Онегин"» онлайн - страница 697
Владимир Набоков
3.
Пушкинисты наши недостаточно подчеркивают, что в 1820-х гг. русские образованные люди читали англичан, немцев и итальянцев, а также древних не в оригинале, а почти исключительно в гладкой прозе несметных и чудовищно неутомимых французских пересказчиков. В мещанской среде читались лубочные русские пересказы этих французских пересказов, а с другой стороны, иная второстепенная готическая баллада превращалась русским поэтом в прекрасное независимое творение; но дворянин-литератор, скучающий щеголь, захолустный вольтерьянец-помещик, вольнолюбивый гусар (хоть и учившийся в Геттингене), романтическая барышня (хоть и имевшая «английскую мадам») — словом, все «благородные читатели» того времени получали Шекспира и Стерна, Ричардсона и Скотта, Мура и Байрона, Гёте и Августа Лафонтена, Ариосто и Тассо во французских переложениях, с бесконечным журчаньем притекавших через Варшаву и Ригу в дальние места Руси.
Таким образом, когда говорят «Шекспир», надо понимать Letourneur, «Байрон» и «Мур» — это Pichot, «Скотт» — Dufauconpret, «Стерн» — Frenais, «Гомер» — Bitaubé, «Феокрит» — Chabanon, «Тассо» — Prince Lebrun, «Апулей» — Compain de Saint-Martin, «Манзони» — Fauriel и т. д. В основном тексте и в вариантах
4.
Любопытно сопоставить пушкинский эпиграф со строчкой в третьей песне «Женевской гражданской войны» Вольтера (1767), «sombre énergumène [сумрачный сумасброд]… pétri d'orgueil». Речь идет о Жане Жаке Руссо, о котором Эдмунд Берк говорит во французском переводе (1881) «Письма к члену Национальной ассамблеи», что его «extravagante vanité» заставляла его искать новой славы в оглашении своих недостатков. Следующее «pétri» в русской литературе находим через пятьдесят лет после
5.
Еще в 1817–1818 гг. Вяземский, Ламартин и Альфред де Виньи знакомились с le grand Byron (которого Broglie, между прочим, называл «фанфароном порока») по отрывкам из его поэм в анонимных французских переложениях Женевской Универсальной библиотеки. Уже в мае 1820 г., едучи в коляске с другом из Екатеринослава на Кавказские Воды (где спустя лет двадцать Печорин читал по-французски Скотта), Пушкин мог наслаждаться первыми четырьмя томами первого издания «шестопалого» французского перевода Байрона. Переводчики, Amédée Pichot и Euzèbe de Salle, не подписали первого издания, а во втором сочетались неправильной анаграммой «А. Е. de Chastopalli». Во время подготовки третьего издания они поссорились, и начиная с восьмого тома Пишо остался в творческом одиночестве — и своей прозой завоевал Россию.