Читать «Новые парижские тайны» онлайн - страница 9

Продолжая свои размышления, Сименон приходит к выводу о том, что одним из направлений в развитии современного романа становится его «очищение» от многих присущих ему ранее «излишеств» — пространных авторских отступлений, обращений к читателю, подробных описаний. Это отчасти и было движением к тому, что Сименону хотелось бы назвать «чистым» романом. «Красочными описаниями, философией, популяризацией знаний с большим успехом занимаются другие жанры», — отмечает он.

Если мы знаем и иные тенденции в развитии романа, нельзя не согласиться с тем, что, действительно, подобное «очищение» происходит. Сегодня нам трудно представить себе роман вроде «Отверженных» Виктора Гюго, перегруженный обширными философскими, историческими и иными отступлениями от основного действия. К сжатости, по-видимому, тяготеет и научно-фантастический, и «географический» роман, ибо в отличие от того времени, когда писал свои произведения Жюль Верн, мы черпаем свои научные знания из других источников.

Что же остается при таком «очищении»? Остается, отвечает Сименон, «живой материал, человек», а задачей романиста становится «воссоздать для других людей кусок человеческой жизни», жизни «обыкновенного человека». Сименон приходит к краткой, но необычайно емкой прозе, в которой одно слово, как будто мимоходом брошенная фраза вызывают цепи ассоциаций, живых картин (к сожалению, многие из них, опирающиеся на малоизвестные французские реалии, не всегда доступны читателю-нефранцузу). «Куски жизни», о которых говорит Сименон, не следует понимать в золяистски натуралистическом смысле: речь идет об углубленном проникновении во все моменты жизни человека на каком-то ее отрезке. Словно продолжая оставшуюся неосуществленной мысль Флобера, Сименон мечтает о возможности написать роман об одном дне жизни человека, о нескольких минутах жизни его сознания. В наше время нечто подобное, хотя и в несколько ином плане пытался осуществить Клод Мориак, например в романе «Увеличение».

В том, что, как не раз заявлял Сименон в поздние годы, он не читает почти ничего, кроме воспоминаний, книг по медицине и юриспруденции, нет никакой бравады. Ему хочется быть как бы один на один с человеческими судьбами, не подвергаясь никаким «посторонним» влияниям. Он любит и знает изобразительное искусство, музыку, музыкальную драматургию, но лишь кажущимся парадоксом является его настойчивое стремление отгородить себя, особенно в процессе подготовки к очередному роману, от других искусств, которые могут подсказать ненужные, лишние ассоциации или образы. Сименону нужна в это время полная «самостоятельность»: «я большему учусь в бистро», «я еще недостаточно удовлетворил свой голод по людям во плоти, чтобы поглощать образы, уже переосмысленные другими», искусство — «уже кем-то осмысленная человеческая жизнь».