Читать «Бруски. Книга I» онлайн - страница 134
Федор Иванович Панфёров
Маркел радостно засмеялся:
– Вот чем, во-от, не будете.
А через полчаса к плетню подбежал Чижик:
– Ты что? Ты пчел травить? Да ты знаешь?
– Что-о-о, разве я их звал к себе? – спросил Маркел.
– Зарешечивай!.. Зарешечивай! – закричал Чижик пчеловодам и со всех ног кинулся обратно.
– Угу-гу, – тихо засмеялся ему вслед Маркел.
Вскоре на пчельнике совсем стихло: чужие пчелы улетели и больше не прилетали. Маркел убрал черепки, открыл летки в ульях и вновь, прислонясь к плетню, долго всматривался в долину, думая теперь только о том, как бы ему победить и Ульку. Позади него скрипнули ворота. Дрогнул. Повернулся. На пчельник вошел Павел и замахал руками.
– Укусят, укусят! Не махай лопатами-то! Не махай! Э-э, дурень… Не махай, говорю! Беги в шалаш.
Отмахиваясь от пчел, Павел скрылся в шалаше, а у Маркела разом мысль:
«Через Паньку убрать Кирьку. Вот, вот – его натравить, пускай по селу слух разнесет…»
Вошел в шалаш, сел рядом.
– Ты, – заговорил он, – бабу-то у тебя это… Кирька… Вот так… Эх, дура! Не понимаешь! Кирька, кой председатель, бабу твою Ульку вот так.
– У-у-у! – буркнул Павел и заревел: – А-а-р-р-р-р.
– Ты только башку не снеси ему… А по селу говор пусти про него – бабу, мол, у меня отбил… На мою, мол, бабу лезет… Лезет, мол…
– Хто?
– Опять «хто». Кирька! Вот расписку к нему носил вечор. Ну, сосед наш…
– Вр-ры-ы?
– Да нет, не Огнев. Тебе, черту, все трактор мерещится. А Кирька… Жулик! Сосед!
5
Одиннадцать дней долина гудела человеческим говором, песней, звоном лопаток, уханьем, ночью горела кострами, сманивая из улиц девок и ребят.
Одиннадцать дней в упор пекло солнце исполосованную трещинами землю, крутило в полях хлеб, палнло трепетные листья осины.
Одиннадцать дней Егор Степанович Чухляв лазил на крышу сарая, глядел в даль знойного неба, ждал тучи.
– Нету! Нету и нету, – зло бормотал он и шел на Коровий остров, вместе с Клуней таскал воду на капусту.
Клуня иногда робко предлагала ему отправиться в долину и вместе со всеми приступить к устройству канавы. Егор Степанович морщился, шипел:
– Пошла… поехала. Тащи воду! Чего рот-то разинула? – и, схватив ведро, сам бежал на берег реки. С берега перед ним, как на ладони, открывалась долина. Он задерживался, отфыркиваясь и шлепая босыми ногами по песку, снова скрывался в зарослях кустарника на огороде. Он, пожалуй, и не прочь бы пойти вместе со всеми, вместе со всеми стать на канаве… Но разве там есть такой отец, у которого единственный сын разделил бы дом пополам да и сам бы ушел к чужому дяде? Такого отца в долине нет. И заявись только туда Егор Степанович, как все – и криулинские и заовраженские – работу побросают, на Егора Степановича, ровно на заморского зверя, уставятся. Не хотел быть заморским зверем Егор Степанович, не хотел, чтоб при нем ему сочувствовали, а за глаза смеялись. Да не только за глаза – теперь ведь народ какой: в глаза плюнет, а сам, будто бы ни в чем не бывало, утрется.
– Нет уж, один… как-никак, а один, – шептал он, сгоняя водой с капусты блох. – И откуда ее столько, блохни? – спрашивал Клуню.