Читать «Детство Лермонтова» онлайн - страница 84

Сторожу Евстафию раскровянили нижнюю губу.

Увидев эту сцену, Миша расплакался, и Арсеньева велела кончить бой. Вынесли подносы с пряниками, и гостинцы стали расхватывать.

Смеркалось.

Афанасий Алексеевич распорядился пустить фейерверк, и в воздух стали взвиваться малиновые и зеленые шары; с шипением они взрывались и лопались, и фонтан искр сыпался с неба на лужайку и на деревья. Вдруг искра задержалась на соломенной кровле избы, где жили дворовые; солома тут же вспыхнула и занялась. Парни полезли по лестнице на крышу и стали ее разбирать, другие побежали с ведрами черпать воду из бочки и еле залили начинавшийся пожар. Тогда прекратили фейерверк и зажгли факелы и плошки с жиром в саду и на лужайке; молодежь плясала и с песнями разбрелась по аллеям. Гости тоже вышли в сад.

Тут бабушка объявила, что пора и честь знать — Мишеньке спать пора, — и велела кончать веселье. Все гости вошли в новый дом и сели за ужин, а Мишу заставили выпить молоко и повели укладывать в новой маленькой детской комнате. Христина Осиповна села у его кроватки, а Лукерья сначала сновала, что-то прибирая, потом взгромоздилась на теплую лежанку за занавеской. Христина Осиповна встала, погасила свечи и при свете лампадки опять уселась в кресло и стала уговаривать Мишеньку спать, но мальчик, возбужденный впечатлениями сегодняшнего дня, никак не мог уснуть. Он лежал в новой кроватке с перильцами, вперив огромные темные глаза в окно. Белые, только что окрашенные рамы ровным крестом отделяли от него весь мир. На лужайке еще слышались молодые голоса, а на небе сияли любимые им вечные звезды и вокруг луны клубились облака.

Христина Осиповна недовольным голосом поучала по-немецки:

— Если не можешь сразу заснуть, все равно надо лежать с закрытыми глазами. Сон проходит мимо открытых глаз.

Миша сжал веки, повернулся и, не желая слушать голос бонны, прикрыл ухо маленькой подушечкой. Ему все мерещился кулачный бой, и, вспоминая кровь на рассеченной губе Евстафия, он вздрагивал и волновался.

Утром Миша встал и пошел осматривать дом.

Дом еще пахнул тесом и свежей краской. Свежий, хорошо протопленный, светлый, он очень всем понравился. Парадных комнат только две — зал и гостиная, с белыми изразцовыми печами, с огромным, от потолка до пола трюмо, с крашеным полом, на котором были нарисованы светлые деревянные плитки «под дуб», в виде паркета. На полу разостлали разные ковры — кавказские и тарханские, — вышитые в девичьей крепостными девушками цветной шерстью. В диванной стены были обиты темно-красными обоями, стояла мебель красного дерева — большой диван и кресла, обтянутые черным сафьяном. Красные штофные портьеры, кисейные занавески, масса цветов, света, воздуха в обеих комнатах и незабываемый вид из окон: за верандой направо — церковь, а сквозь легкие ветви берез с опадающими шелестящими листьями — гладь пруда.

Бабушка хвалила диванную — ей нравилась мрачная красота этой комнаты, оттененная бронзой стенных часов и стеклянных горок с фарфором. Зал она тоже одобрила, но от фортепьяно сурово отвела глаза, а потом, подумав, закрыла его крышку.