Читать «Детство Лермонтова» онлайн - страница 24
Татьяна Владимировна Толстая
Арсеньева взглянула на зятя. Кудрявый, красивый, нарядный, пахнущий духами, он походил не на помещика, а на модного балетмейстера.
Когда он, забрав дела под мышку, вышел легкой, спокойной походкой в сопровождении Соколова, то Арсеньевой показалось, что у нее вынули сердце. Запершись в своей комнате, она долго безутешно рыдала, а когда пришла в себя, то велела заложить лошадей и уехала в Пензу.
Глава VI
В начале июля стояла жара. Арсеньева выехала в Пензу и ворчала, что поехала в открытом экипаже: солнце палило.
Ехать приходилось полями — в Пензенской губернии мало лесов, но у ручьев, речек и в оврагах густая, сочная зелень, кустарники. На засеянных полях зеленели усики ржи, звенел на ветру овес, розовела греча; поднимались просо, конопля. Огороды полосатыми квадратами стелились вокруг деревень. В воздухе пахло свежестью летней зелени, чисто промытой дождями, и Арсеньева сначала порадовалась, что урожай в этом году будет хорош, потом вспомнила, что хозяйствовать ей более не придется, и затосковала.
Ей не хотелось заезжать по дороге к соседям, жаловаться. Оберегая свое горе, она останавливалась на постоялых дворах.
В Пензу Арсеньева приехала прямо к своей закадычной подруге Раевской.
При встрече стареющие приятельницы задушевно обнялись, и Арсеньева сразу же объявила Варюше, что приехала устроить здесь свои денежные дела, но, к изумлению своему, узнала новость, перед которой разом побледнели все личные заботы: открылись военные действия с французами. Неприятельские войска приближались к Неману.
25 июня 1812 года, без предварительного объявления войны, наполеоновская армия вступила в пределы России и стала продвигаться вперед.
Арсеньева в волнении повторяла:
— Боже мой! Война… Такое бедствие…
И, забыв свои личные невзгоды, она на следующее же утро выехала обратно в Тарханы. По дороге встречались партии рекрутов. Плачущие женщины с грудными ребятами на руках, с малышами, которые цеплялись за их подол, а кто и с подростками провожали отцов, братьев, сыновей…
Арсеньева застала дочь в слезах: Юрий Петрович желал идти воевать, доказывая Машеньке, что ежели все мужья останутся сидеть дома, лелея своих жен, то можно проиграть войну.
Машенька рыдала:
— А если тебя убьют?
Арсеньева молча слушала их разговор и слегка оживилась. В самом деле, может, его убьют, может, Машенька его забудет за время долгой разлуки? Вот будет хорошо! Елизавета Алексеевна сделает все, чтобы дочь забыла Юрия Петровича. Но пока что приходилось успокаивать Машеньку, которая смотрела на Юрия Петровича тоскующим, любящим взглядом.
Арсеньева вызвала на свою половину управителя Соколова и расспросила его, как хозяйничал барин. Тот рассказал, что Юрий Петрович требовал денег, а когда узнал, что денег нет, то продал все просо.
Арсеньева разругала Соколова за попустительство.
За ужином она спросила Юрия Петровича:
— Что же это ты, батюшка, все просо продал? Чем же мы будем кормить дворовых? Гречихой или мясом? Может, и рожь еще продавать вздумаешь, а их лакомить пшеничными пирогами?
