Читать «Детство Лермонтова» онлайн - страница 169
Татьяна Владимировна Толстая
— Ты чей? — спросила Арсеньева, кивая ему.
— К вашей милости, сударыня! — сказал крестьянин, продолжая кланяться. — Сысоевы мы, помещицы Савеловой.
— Что надо?
— Записочку вашей милости приказали отдать.
Арсеньева велела Никанору остановиться и быстро прочла записку.
— Ежели она доктора просит, что ж тебя пешком посылает?
— Перво-наперво недалеко тут, барыня-милостивица, а второе: ежели согласие будет, так она и лошадку пришлет.
— Ладно, ступай! Запрягай лошадку и скажи, что я позволила.
— Покорнейше благодарим, ваша милость!.. Дозвольте спросить: не к нам ли едете?
— Нет, всходы смотрю.
— Всходы хороши. Ох, хороши твои всходы! Часты да ровненьки, так и щетинятся, так и зеленеют…
— А я смотрю, не очень ровны. Кустятся они после дождей.
— И, барыня, не греши! Как пошли дожди, так и зазеленели поля. Теперь благодать: в рост пошли всходы, в рост. Вот, кабы бог своей милостью не оставил, урожай-то и собирать! Только бы вовремя убрать в нынешний год, то и горевать не станем!
Урожая ожидали хорошего, хлеб всем вышел: и колосом, и наливом, и соломой, но летом дожди не шли, молочко поприсохло у озимых, — и вдруг град побил зерно!
Крестьяне в селе печально вздыхали, считая: ежели в урожайные годы помещица по два пуда зерна в год на человека дает, то сколько же даст этой осенью? Теперь вся надежда осталась на яровые да на просо — выносливо оно в засуху…
…Уже довольно давно случилась беда у Лукерьи Шубениной: умерла свекровь, и семье стало худо без хозяйки. С той поры Лукерья стала лукавить: когда Мишеньку вывозили на прогулку, она просила дядьку Андрея везти мальчика в деревню, желая поглядеть на своих. Уж как ни робка была Лукерьюшка, а тут пошла напролом. Хозяйничала теперь старшая дочка Параскева, но она была еще подростком и не справлялась. Миша любил поездки в деревню: там он встречался с ребятами, разговаривал с крестьянами.
Христина Осиповна занемогла и лежала, и они только втроем — Миша, Андрей Соколов и Лукерья — добрались до избы Шубениных. Андрей вкатил сидейку на пригорок возле пруда. В коровнике лежал муж Лукерьи, Иван Васильевич, вдрызг пьяный, а старик отец пинал его в спину ногой, обутой в лапоть, и уговаривал сына:
— Валяется человек весь в навозе! Нашел место, где лежать! Срам! Детей бы постыдился и меня, старика!
Лукерья побледнела и побежала в сарай, а оттуда вышел дед Шубенин и с поклонами обратился к гостю:
— Прощенья просим, Михаил Юрьевич! Запил мужик, едва его из кабака привели.
— А где Степа и Вася? — спросил Миша.
— Ребята на пруд пошли купаться.
— Ну, я с тобой посижу, дед. Ты мне про Пугачева опять расскажи.
Андрей вкатил сидейку на низкие ступеньки крылечка, и лицо деда стало сосредоточенным и суровым. Он помолчал, вспоминая, и стал рассказывать:
— В нашей губернии, откуда я куплен, побывал Пугач и с помещиками обращался круто: кого повесит, которого забором придавит — приподымет забор, голову помещичью сунет под него, да и опустит колья на шею. Была помещица Петрова, до крестьян добрая, весь доход с имения с ними делила, — так когда Пугач появился, крестьяне пожалели ее, одели барыню в крестьянское платье и таскали с собой на работы, чтобы загорела и узнать ее нельзя было. А то бы ей казни не миновать от Пугача…