Читать «Рабыня Вавилона» онлайн - страница 99

— Я всегда любил только твою маму и тебя.

— И больше никого никогда?

— Никогда.

В комнате что-то со звоном разбилось. Иштар-умми и Сумукан-иддин обернулись. После дневного золотого света сумрак комнаты казался слишком густым. Сара, распластав складки платья, как мятые крылья, торопливо собирала с пола осколки вазы. На секунду она подняла лицо, и то, что Иштар-умми увидела, было странно, очень странно. Сара плакала.

Сара поднялась и вышла из комнаты.

— Ты останешься здесь? — спросил Сумуканиддин. Иштар-умми кивнула. — Хорошо. Только не выходи на солнце.

Он снова поцеловал ее и широким шагом покинул террасу. «Какой знойный месяц нисанну, солнце будто сошло с ума. Все безумны, и я тоже».

Глава 24. ЖАЖДА МЕСТИ

Анту-умми находилась на пути в Борсиппу. Быки шли неторопливо, дорога пылила. Небольшой караван идущий навстречу, казалось, парил и таял в жидком огне. Часть неба была лимонно-желтой, а в выси, в прозрачной лазури стояла обкусанная половинка луны. Иногда колесо попадало в выбоину, и тогда вся повозка, вместе с поклажей, вздрагивала. Возница пел унылую песню, такую же бесконечную, как дорога. Жрицу так и подмывало пнуть его в спину, но по необъяснимому, странному желанию длить эти тоскливые минуты, она не прерывала его пения, а сидела, безвольно уронив на колени руки, вглядывалась в кипящую даль.

Она покидала Вавилон, сердце ее рыдало. Анту-умми уезжала из города, где ей нанесли оскорбление, где она в полной мере вкусила вероломство мужчины. Но она не переставала любить этот город, и поэтому становилось еще горше.

Жрица сидела спиной к удаляющемуся Вавилону и не могла видеть его прекрасных зубчатых стен, зиккурат, провожающий ее величественным взглядом. Вавилон запахивал полы своего фиолетового плаща, и казалось: его усталое сердце источает переливы печальной арфы в унисон ее сердцу.

Анту-умми намеренно задержалась в городе на два дня. Жрица до последнего надеялась, что Варад-Син исполнит обещание, и в Борсиппу она вернется в новом качестве и с документом, который даст Уту-ану возможность сделать успешную карьеру. Она сообщила жрецу, что находится в Вавилоне. А когда прочла его ответ, кровь бросилась ей в голову, в бешенстве она разбила табличку и кричала, кричала, кричала…

Было бы лучше, да-да, гораздо лучше, если бы он промолчал, но, обманув ее, он нанес последний удар — оскорблением; Анту-умми не спала всю ночь, а наутро уехала.

Быки неторопливо шли, поднимая дорожную пыль, жрица плакала молча, скрывая под покровом злые слезы, и даже мимолетная мысль о Варад-Сине, вызывала ненависть.

Еще слишком свежи были воспоминания и ощущения его липких объятий. Анту-умми полагала, что умеет играть мужчинами. Ее опыт говорил именно об этом. Но случай с верховным жрецом сильно снизил ее самооценку. Она вспоминала, как шла в Вавилон с праздничной процессией, а впереди, на большой колеснице, запряженной белыми лошадьми, ехал Набу в венках из роз. И как она возвращается домой теперь… Нет честолюбивой надежды, осталась только боль!

Анту-умми сожалела лишь об одной непростительной ошибке, которая может повлечь за собой неприятности. Она сказала Варад-Сину, что Уту-ан ее родной сын, и сама дала в его руки рычаги воздействия на нее. Жрицам разрешалось вступать в связь с мужчинами, но нельзя было рожать детей — за это следовало суровое наказание.