Читать «Они учились в Ленинграде» онлайн - страница 37

Ксения Владимировна Ползикова-Рубец

25 декабря 1941 года

— Вы слышали, слышали?.. Хлеба прибавили! Вместо ста двадцати пяти граммов будем получать целых двести. А вы, как донор, приравнены к рабочим, — значит, триста пятьдесят.

Этой новостью меня встретили сегодня в учительской, но я ее уже знала от соседки по квартире и от всех учащихся, с которыми шла по дороге в школу. Всё это результат работы «дороги жизни», созданной через Ладожское озеро.

«Дорога жизни» — еще одно доказательство заботы Родины — «Большой земли» — о нас, ленинградцах.

27 декабря 1941 года

В бомбоубежище спрашивала учащихся, ведут ли они дневники.

— Я веду дневник, — говорит Аля, — только записываю наспех, в школе. Дома при коптилке не хочется писать.

— Если он у тебя с собой, прочти несколько записей. Аля вытаскивает синюю школьную тетрадку.

— Я прочту только выдержки, всё не могу, — говорит она.

«15 декабря. Пока с учебой всё благополучно. Имею два «хор.» и одно «отлично», а «посредственно» нет.

С едой очень плохо. Сегодня не было во рту ни крошки до трех часов.

В три часа съела тарелку жидких кислых щей и выпила две чашки пустого чаю.

Приходится стоять в очереди за хлебом и пропускать школу. Голова кружится от недоедания.

Пока сидишь в школе, об еде не думаешь, а как придешь домой, то сосет под ложечкой.

Надо всё-таки учиться и как можно лучше и добросовестнее. Надо быть выносливой и силой воли подавить ужасы голода.

25 декабря. Замечательный день: прибавили хлеба на семьдесят пять граммов. Это огромная радость для всех ленинградцев.

Настроение сразу у всех поднялось. Люди от радости чуть не плачут. Теперь уж ничто не страшно. Буду ждать дальнейших улучшений и исполнения желаний».

31 декабря 1941 года

Последний день старого, 1941 года оказался богатым событиями.

В 2 часа дня собрались на педагогический совет. Хотим его провести без «постороннего вмешательства», как говорит директор, а поэтому, распустив детей по домам, спускаемся в бомбоубежище.

В самом большом секторе нашего бомбоубежища стоят стол и длинные скамьи.

Как изменились наши учителя!

Смотрю на старушку Марию Николаевну. Она очень похудела и постарела, но, несмотря на свои семьдесят два года, очень работоспособный человек. Я знаю, как ей тяжело готовиться к урокам при ее зрении. Работать при лучине, при коптилке ей очень трудно. Задерживаться в школе, чтобы заниматься при освещении, — значит, идти по темной улице и рисковать упасть на обледенелых тротуарах. Переехать в школу она не может.

— Поймите, я должна сохранить свою работоспособность, — говорит она. — Дома у меня удобная кровать, кресло у печурки, радио. Я всем этим очень дорожу. Я много лежу, и это меня поддерживает.

Старшие девочки говорят:

— Мария Николаевна — замечательный человек и учительница. Мы знаем, как ей трудно, но уроки ее всегда интересны.

Рядом с ней Александр Павлович — наш преподаватель дарвинизма. Он очень плохо себя чувствует. Сидит тепло укутанный, подняв меховой воротник шубы и вобрав голову в плечи. Весь его облик напоминает нахохленную большую птицу. За него страшно.