Читать «Конокрад и гимназистка» онлайн - страница 143

Это была реальность.

Тонечка достала из кармана беличьей шубки платок, опустилась на колени перед топчаном и легкими, почти неощутимыми движениями вытерла пот с лица Василия. Лихорадочный блеск его глаз как бы притух, потемнел, взгляд стал осмысленным, и спекшиеся губы чуть раздвинулись в виноватой и слабой улыбке:

— Вот видишь, барышня, как нам довелось свидеться…

— Какая я тебе барышня, ты же знаешь, как меня зовут — Тоня.

— То-о-ня… Прости, не оберег я тебя, не выручил — кругом перед тобой виноватый…

— Никто не виноват, — строго перебила его Тонечка, — это судьба, а ее человеку изменить невозможно.

— Судьба-а-а… В камере у Гречмана… Я там кружку с водой видел, дай мне попить, жар какой-то во мне…

Тонечка поднялась, принесла кружку, напоила его и за этой нехитрой минутной работой успокоилась. Неизвестно откуда взявшаяся уверенность вытеснила из души все страхи. Стало ясно и просто: она окончательно уверилась, что этот человек с виноватой улыбкой, лежащий сейчас на грязном топчане, бесконечно ей дорог, что она любит его и обязательно спасет. Больше Тонечка ни о чем не думала — ни о прошлом, ни о будущем — и жила только конкретной минутой: смотрела, не отрывая взгляда, на заострившееся лицо, ставшее ей бесконечно родным, прикладывала влажный платок к горячим губам и — кто бы мог подумать! — была счастлива. Вот он, рядом, пусть раненный, но живой и принадлежащий только ей, Тонечке Шалагиной. Она твердо теперь знала это — только ей. И никому больше.

Куда делась избалованная и капризная девочка из богатой семьи новониколаевского мельника? Не было ее здесь. Вместо нее в камере возле Василия оказалась спокойная и терпеливая женщина, глаза которой были наполнены тихой, самоотверженной любовью.

Она укрыла Василия своей беличьей шубкой, а сама прилегла рядом, прижалась грудью к мускулистому плечу и замерла. Тонкими пальцами перебирала волосы Василия, гладила его и чувствовала, видела, не открывая зажмуренных глаз, как он замирает от легких, почти неощутимых движений.

Слова им были не нужны — все совершалось молча. И Тонечка лишь легко вздохнула, когда на грудь ей легла горячая и осторожно-нежная ладонь. Крепче зажмурила глаза, полностью отдаваясь во власть осторожных и чутких рук.

Качнулся грязный низкий топчан, качнулись серые стены и мутное стекло за решеткой, качнулся весь полицейский участок, насквозь пропитанный руганью, вонью и перегаром, — все качнулось и рассыпалось, как прах. Следа не осталось. Под чистым и высоким мартовским небом, рассекая свежий воздух, уже ощутимо пахнущий весной, летели двое, крепко обнявшись, слившись в единое целое — парили, кружились, то падая вниз, то взмывая вверх. И не было никакой преграды в этом полете — над городом, только что уснувшим, над Обью, таящейся подо льдом, над пожарной каланчой, украшенной желтой точкой газового фонаря, над плавными изгибами железнодорожного моста, надежно соединявшего два берега.

Летели…

И разве в людской власти было их остановить?

Чукеев отпрянул от дыры в стене, ударил себя кулаком по колену: «Черт возьми, да они же, они…»