Читать «Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений» онлайн - страница 248

Созданная в Грузии идеология, естественно, нуждалась в «образе врага», без которого ее основные установки были бы обречены на неудачу. В грузинской печати, отличавшейся особой политизированностью, ничего особенного на начальном этапе не высказывалось по поводу России, но было ясно, что перспективы Грузинской республики и идея спасения чистоты грузинской нации строились на прочном сепаратизме, требовавшем выхода Грузии из СССР. Но при всей крикливости националистов они были осторожны, ограничивались критикой Кремля и КГБ, рассматривавшихся в качестве «главных врагов» свободы и независимости Грузии. Свою «волю» к политической непримиримой борьбе за «новые идеалы» Грузии националистические силы демонстрировали в Южной Осетии и Абхазии. Таким образом в националистической идеологии Грузии, ставшей в 1989 году господствующей в грузинском обществе, в роли «образа врага» оказались три субъекта – Кремль, Южная Осетия и Абхазия. Этим, однако, не ограничивались особенности идеологической конструкции нацизма. Несомненно, в грузинской «национальной идеологии» присутствовал «образ самой Грузии», «образ грузинского народа». «Легионом грузинских соколов» обобщенный «образ грузин» исторически рисовался в виде «Потомков Картлоса», «Спящих великанов», «опасных для тех, кто их разбудит». На начальном этапе нацизма носители его мыслили не столько посредством логики, сколько «образами». Для них Картли – это «сердце Грузии», Южная Осетия, которая теперь называлась только «Самачабло» или «Шида Картли», называлась «грудью Матери Грузии»; «Легион грузинских соколов» считал, что «Самачабло», решившее создать Юго-Осетинскую республику и объявившее осетинский язык в своей республике государственным, покушается на «грудь Матери Грузии», и задавал грузинам риторический вопрос – «если это случится, как же вам жить?» Точно так же «образно» рассуждали члены и другой общественной организации Грузии – «Корпуса гражданских офицеров Грузии». Особенность любой агрессивной идеологии заключается в отказе от законов логического мышления, от жесткой рядовой системы, и поэтому она, эта идеология, будучи основана на лжи, как правило, на практике служит разрушительной силой. Грузинские демографы, разработавшие демографический «Устав», на самом деле далеки были от реальных забот, связанных с «исправлением» «демографических перекосов» своей страны. Иначе способы решения этой проблемы, как и борьба за «чистоту грузинской нации» и принятие «Закона о грузинском языке», были бы ориентированы не на дестабилизацию политической ситуации в Грузии, а на сохранение стабильности. Грузинские неонацисты не думали о том, что из Грузии, втянутой в военные конфликты (к которым они толкали мать-родину) будут уезжать не только русские и осетины, но в первую очередь конформисты-грузины. Спросить бы сегодня грузинских демографов – насколько улучшился демографический тонус Грузии, когда из-за военных конфликтов ее покинуло более миллиона наиболее обеспеченных грузин? Заметим здесь же: сегодняшняя политическая элита, из которой формируется руководство Грузии, остается в плену этой неонацистской идеологии, а проблему сохранения единства Грузии видит в насильственной аннексии Южной Осетии и Абхазии. Между тем в этих двух небольших республиках, расово «портивших» чистоту грузинской нации, не более 140 тысяч населения; возникает естественный вопрос – не лучше ли оставить в покое осетин и абхазов и вернуть из России в Грузию чистокровных грузин, которых там, в России, более миллиона? На самом деле сохранение целостности грузинского народа и возвращение с этой целью одной трети грузинского («чистокровного») населения из Российской Федерации явилось бы куда более разумным, чем попытки отнять у этнических осетин и абхазов их исторические территории. Грузинский нацизм как идеологическая система основан на лжи. В этом ничего нет нового – любая агрессивная идеология обычно строится на лживых посылах. Тариэл Кванчилашвили, видевший в демографических процессах главную опасность для «чистоты грузинской нации», утверждал, будто в Грузинской республике прирост населения идет таким образом, что падает процент проживающих в Грузии грузин. «В сегодняшней Грузии, – пишет демограф, – живет 5 миллионов человек, из них грузин только 68%». Но в 1917 году этот показатель составлял меньшее число – 67,2%. Что же до осетин, которых грузинские идеологи из-за якобы «высокой рождаемости» думали стерилизовать, то их в Грузинской ССР было всего 150 тысяч. Из них половина проживала на своей исторической территории, другая часть, подвергшаяся глубокой грузинской ассимиляции, в основном населяла Кахетию. Впрочем, сегодняшняя идеологическая парадигма грузинской элиты мало обременена демографическими заботами, несмотря на то, что демографические проблемы по-настоящему обнаружили себя лишь после войны Грузии с Южной Осетией и Абхазией.