Читать «Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.» онлайн - страница 4

На суде Богров добавил: «Когда я шел в проходе, то [если] кто-нибудь догадался спросить меня «что вам угодно?», я бы ушел, но никто меня не удерживал и я выстрелил 2 раза. Что я делал, я не сознавал». Богров действительно появился в театре только за несколько минут до покушения и объективно был вынужден импровизировать на ходу. До последнего мгновения тело и душа Богрова сопротивлялись вынужденному поступку — убийству невинной жертвы (если такой термин может вообще применяться к политическим деятелям и полицейским!) и последующей собственной гибели.

Отметим, что Богров, будучи невероятным себялюбцем и честолюбцем, не лишенным комплекса Герострата, весьма своеобразно размышлял о выборе жертвы. Не решившись на простейший вариант — убийство Кулябки, он сосредоточился затем на максимально значительной цели — Николае II или Столыпине. Тут возникали, с его точки зрения, свои за и против. Цареубийство было бы, конечно, гораздо более эффектным актом, но в этом случае был выше и риск массовых еврейских погромов — как возмездия за святотатственное преступление, совершенное евреем, — и это сдерживало Богрова, не лишенного сочувствия и сострадания к соплеменникам.

К этому добавим, что и кара самому Богрову была бы различной при этих вариантах — и об этом его (не как предполагаемого непосредственного убийцу, а как лицо, имевшее отношение к возможным решениям воображаемых террористов) могли прямо информировать Кулябко и его сообщники, имевшие свой интерес в устранении Столыпина.

Существенно, однако, что 31 августа, накануне состоявшегося террористического акта, происходило так называемое «гуляние» в Киевском купеческом саду — встреча высоких гостей во главе с царем со многими сотнями отобранных представителей более широких кругов киевских жителей, не относящихся к самому высшему местному обществу. Богрова снабдили билетом и на это мероприятие. Он получил возможность реализовать практически любой свой выбор, и даже обладал некоторыми шансами сохранить собственную жизнь, попытавшись скрыться в темных закоулках Купеческого сада — что было вовсе невозможно в театре на следующий день. Вот его несколько отличные объяснения по этому поводу в показаниях от 1 и 2 сентября: «В Купеческом я пробыл с 8 часов вечера до конца торжеств. Револьвер был со мной. Стоял на аллее, недалеко от малороссийского хора ближе к входу. Потом переменил место и стоял на пути прохода государя /…/. Почему не выполнил своего намерения, не знаю»; «стоял я в первом ряду публики и хорошо видел прохождение государя, но Столыпина в тот момент не заметил и видел его только издали и то неотчетливо; поэтому я не мог в него тогда стрелять».