Читать «Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.» онлайн - страница 259

Царю стало ясно, что он столкнулся с колоссальной силой вполне определенной направленности, не считаться с которой просто невозможно — и следовало менять собственную линию поведения.

В результате Козлов в поощрение его честности и решительности был немедленно повышен на должность московского обер-полицмейстера (позднее был и московским генерал-губернатором), а Трепов уволен в отставку. Это и явилось завершением карьеры Трепова, до которого его наконец удалось дотащить столь сложным и извилистым путем.

Заметим, что и А.Ф. Кони, и другие чины, замешанные в скандальном судебном решении, мало что потеряли при этом для своей дальнейшей карьеры. Чисто формальные придирки к ним вполне компенсировались не только популярностью, но и личным влиянием, которое обеспечилось затем поддержкой и сочувствием всех их коллег. Ничего удивительного: действующие лица, выдвинутые обстоятельствами на первый план, совершали необходимые поступки не только по велению сердца, и не столько от себя лично, а как представители всего профессионального корпуса — той могущественной силы, которую Трепов оскорбил и которой рискнул бросить вызов (возмутив при этом не только работников юстиции) — на чем и погорел! Других подобных прецедентов противодействия судебной власти царю не случилось за всю и прошедшую, и грядущую историю.

Но пострадавшей, как всегда в таких критических случаях, оказалась еще одна сторона — вся Россия: джинн террора оказался выпущен из бутылки!

Воинственные настроения в революционной среде и без того нагнетались со дня на день. Выстрел же Засулич стал как бы общим сигналом на открытие пальбы — револьверы повылезали, наконец, из карманов!

Уже 30 января 1878 года, менее чем через неделю после покушения на Трепова, при аресте в Одессе кружка революционеров во главе с И.М. Ковальским последние оказали вооруженное сопротивление — отныне это стало общеупотребительной формой диалога с властями.

А. Тун пытается дать рациональное объяснение одесскому инциденту: «Ковальский /…/ с товарищами оказали вооруженное сопротивление проникшим к ним ночью жандармам, не впустив их до тех пор, пока не были сожжены компрометирующие бумаги и не выброшен за окно шрифт».

Инцидент был заведомо раздут и преукрашен. Фроленко рассказывал о нем так (разумеется, с чужих слов): «Ковальский, выстрелив и напугав вошедших с обыском, воспользовался переполохом — это ведь была первая у нас подобная встреча — выскочил и бросился наутек, но когда он выбегал уже на улицу, тут жандарм подставил ему ногу, совершенно инстинктивно, не думая. Ковальский упал и был арестован. /…/ И что досадней всего — жандарм-то был из сочувствующих. Их целую команду распропагандировал Щербина, сидевший у них в заключении, вместо тюрьмы, при казармах. Это был наилучший из жандармов, и его поставили у выхода из дверей, на улице. /…/ Жандрм /…/ понял, что он наделал, и в тот же день, ночью, прибежал к Златопольскому, хотел бросить даже службу, бежать за границу, но его уговорили остаться, и потом он носил письма заключенных, но Ковальский погиб».