Читать ««Из пламя и света»» онлайн - страница 287
Магдалина Ивановна Сизова
Вот слово невыносимое — «никогда»… Но почему? Да, дуэль. Кто знает все-таки, чем она кончится!
И Варенькин сон, может быть, окажется верным…
Опять и опять вспоминались эти строчки. И чередовались в памяти почему-то с другими:
Вот ведь обещал в конце концов Краевскому переделать и не успел до сих пор. Придрался, чудак, к словам «из пламя». «Нужно бы, — говорит, — по грамматике — «из пламени». Да ведь уж напечатал!.. И почему-то не режет слуха это «из пламя и света».
Нет, не прав Андрей Александрович: можно оставить так.
Написать ему надо со следующей почтой, чтобы так и оставил. Или попросить Монго, чтобы переслал?
Да, конечно, попросить Монго! Кстати, листок-то с этими стихами в боковом кармане. И там же бандо. Катенькино золотое бандо.
Когда он попросил ее дать ему что-нибудь на счастье, она сейчас же сняла бандо с волос и отдала ему. Она так хорошо улыбнулась.
— Возьмите вот это, — сказала она, — и будьте счастливы!
Милая чернокудрая кузина!
А, это уже крыши колонии. Значит, скоро. «На счастье», — попросил он ее в парке. И, сам не зная почему, добавил:
— Мне кажется, что таких чудесных часов уже не будет в моей жизни никогда.
А Катенька испугалась и не велела ему больше так говорить и думать никогда…
«Никогда». Опять это слово… Невыносимое слово! И опять и опять эти строчки:
И что это вздумалось Вареньке видеть такой сон! И разве это про него?!
А до чего все-таки хороша жизнь! И горы эти… и небо! Так бы сидел и смотрел всю жизнь.
Но ему все равно не дадут.
Только пусть так и останется:
Он приподнялся на стременах и посмотрел вокруг. Потом уселся покрепче в седле и, вздохнув, дал шпоры коню.
* * *
Перекатывался, глухо ворча, отдаленный гром. На фоне темной тучи с белым краем большой орел, широко раскрыв крылья, пролетел над Перкальской скалой и точно растаял где-то в вышине.
Низко носились ласточки, и напряженная, тревожная тишина ждала только мощного удара, от которого загудит, вздрогнет воздух, и земля, и человеческое сердце.
Лермонтов, закинув голову, смотрел на бегущие низко облака. С каким-то непонятным восторгом он вслушивался в торжественную тишину.
Глебов, бросив на середину площадки свою фуражку, считает от нее, отмеривая барьер:
— Раз-два… три-четыре…
Теперь Столыпин, сердито оттолкнув ногой брошенную Глебовым фуражку, отмеривает шаги, и его длинные ноги чуть-чуть увеличивают расстояние.
И опять прокатился в отдалении гром.
