Читать «Там, где престол сатаны. Том 1» онлайн - страница 39

Александр Иосифович Нежный

Папа внезапно сорвался с места, но тотчас вернулся, прихватив в своей комнате номер «Московской жизни».

– Вот! – крикнул он, правой рукой потрясая газетой, а левой придерживая полы халата. – Могила моя!

Швырнув газету на пол и тощими ногами с ожесточением ее потоптав, папа упал на табурет.

– Где я? – слабым голосом произнес он, страдающими глазами глядя на Сергея Павловича. – Кто может мне ответить? Ты? Нет. Бог? – папа презрительно скривил запавший рот. – Я знаю, я скажу. От самого рождения до сегодняшнего дня и до недалекой уже моей смерти я находился, нахожусь и буду находиться в куче говна. Говнорожденный, говносущий и в говне умереть грядущий, – с наслаждением произносил Павел Петрович и припечатывал каждое слово, постукивая кулаком по столу. – Аминь.

Сергей Павлович нагнулся с болью в спине, поднял с пола газету и лениво перелистал ее страницы.

Перестройка венчает революцию.

Вечный город ждет Горбачева.

Феномен Бориса Ельцина.

Перестройка венчает революцию, Горбачев – перестройку, Ельцин – Горбачева, и все эта, прости господи, Пизанская башня наконец валится, погребая под своими обломками ненаглядное Отечество.

– О чем же ты написал здесь, папа? О перестройке? Или об этих сиамских близнецах?

– Нашел дурака, – буркнул Павел Петрович. – У меня тут заметка про один коммерческий банк. Напоили, накормили и деньгами одарили.

– Много дали?

Папа с нехорошей усмешкой на него посмотрел.

– Цивилизованные люди таких вопросов не задают, Сергей Павлович.

Отыскав в «Московской жизни» заметку папы (внизу курсивом: Павел Боголюбов), Боголюбов-сын вслух, с фальшивой бодростью диктора принялся читать из середины:

– «Немалые средства банк намеревается выделять на цели благотворительности. Уже сегодня можно назвать конкретные адреса, по которым пошла гуманитарная помощь: детский дом в Наро-Фоминске, столичный госпиталь инвалидов войны, Загорское отделение Всесоюзного общества слепых…»

Павел Петрович молча рванул газету из его рук.

Сергей Павлович тотчас ощутил острый укол совести. Свалял дурака. Медвежьей лапой на мозоль авторского самолюбия. И папа взвыл. В собственном воображении, в литературных сновидениях и пьяных фантазиях высоко, должно быть, он залетал – и оттуда, из поднебесья, со слезами обозревая свое житье-бытье, утешал себя сказкой про талант, закопанный безжалостной лопатой судьбы.

– Будет тебе сердиться, – миролюбиво сказал Сергей Павлович. – Я в ваших делах ни хрена не смыслю. По-моему, все так пишут.

Папа вздохнул.

– Балбес ты. Я разве сержусь? Я, мой милый, рыдаю бесконечно, а ты небось думаешь, что у меня вот из-за этого, – он ткнул пальцем в газету, – на душе кошки скребут. Много чести!

– «Ты рыдаешь вовне…» – как бы сами собой вырвались у Сергея Павловича слова белого старичка, простота которых была таинственна, а таинственность – проста, – вырвались и вызвали изумление у папы.